Месть Крестного отца

Джерачи помнил достаточно подробностей о делах семьи Корлеоне и мог управлять своим восстанием на расстоянии, через Момо Бароне. Таракан сказал, что Эдди Парадиз пристально наблюдает за ним и из телефонных будок не назвонишься, поэтому пришлось установить безопасную линию в доме его матери в Бэй-Ридж. Поскольку Момо заходил к ней каждый день, подозрений не возникнет. Самый крупный удар, повлекший за собой и другие, имел место на кладбище, где покоился Вито Корлеоне. В близлежащем мавзолее (над дверью значилась надпись «ДАНТЕ») в склепах хранились наличные. Это была копилка Майкла Корлеоне. Двое людей — один из них устроился под вымышленным именем ночным сторожем — сломали стену кладбищенским экскаватором и скрылись с деньгами. Сторож вернулся в Агридженто работать на семейной винокурне. Сообщник мог бы запросто продолжить печь пиццу в Кливленд-Хайтс, но слишком открыто хвастал вырученными деньгами, а это, на взгляд Джерачи, было равносильно самоубийству.

* * *

В Нью-Йорке Шарлотта не пыталась разделить интерес мужа к джазу, но теперь они жили в Новом Орлеане, и она всегда верила в простую истину: «Приехав в Рим, веди себя как римляне». Они вместе ходили на концерты дважды или трижды в неделю, и Нику было забавно наблюдать, в какой восторг приходит жена от манер официантов, от лучших столиков в заведении и бесплатных напитков в подарок от грозных незнакомцев. Это тоже пробудило воспоминания о тех временах, когда они только начали встречаться. Шарлотта слишком усердно пыталась отбросить тревогу по поводу «оставленных на произвол судьбы» дочерей (так и выразилась) и веселилась. Девочки были в безопасности. Скоро они станут самостоятельными.

Однажды, после нескольких недель совместного проживания в Новом Орлеане, супруги отправились на озеро Понтчартрейн и взяли там напрокат яхту. Яхта носила название лучшего альбома джазового пианиста, подсевшего на героин. Теперь она принадлежала одному из двоюродных братьев Карло Трамонти. Шарлотта разделась до бикини и загорала на передней палубе, развязав ленточки на спине, и Ник наконец осмелился спросить, хранила ли она ему верность во время долгой разлуки.

— Да, — ответила Шарлотта, будто то был несерьезный вопрос.

Джерачи сам не понял, поверил ли ей, но не имел ни малейшего повода считать иначе. Через милю Шарлотта наконец приподнялась и оперлась на локти, чтобы Ник видел грудь — именно так она поступала, когда они были моложе, — и задала тот же вопрос. Хранил ли он верность?

Джерачи сказал «да».

По сути, так оно и было. Не по факту, а по сути. Ник задумался, что заставляет его, ее и множество других людей в здравом уме задавать вопросы, на которые в ответ можно услышать только «да».

Раньше над Джерачи смеялись за то, что он не пользуется проститутками и не заводит любовницу, но разве можно преуспеть в жизни, если быть как все? Он так и отвечал. Ник любил жену. Посмотрите на нее. Сногсшибательная красавица. Не женщина — мечта. Ему хватало Шарлотты. Супружеская верность не была в тягость. Друзья не одобряли, утверждали, будто он слеплен из другого теста, не как все мужчины. Может, так и есть. Откуда ему, к черту, знать? Никто не в силах изменить себя. Человек обречен оставаться самим собой.

— Ни разу? — спросила Шарлотта.

Джерачи поставил лодку на якорь.

— Я люблю тебя. Спускайся в каюту.

— Буду стараться. — Она ухватила мужа за напрягшийся член и повела вниз.

Глава 24

Ранним утром на частную полосу в пустыне Аризона приземлился самолет с Альбертом Нери и его племянником. Именно эту полосу используют киношники, приезжая в Старый Тусон снимать вестерны. Чартерный самолет прилетел из Лас-Вегаса, и пилот был уверен, что везет киногруппу. По виду сложно судить. По приказу Нери все надели ветровки, спортивные рубашки и легкие кожаные туфли — ни дать ни взять любители гольфа, забывшие прихватить мячи и клюшки. Не заправленная рубашка Томми скрывала револьвер. Пилот без умолку трещал о звездах, которые побывали у него на борту, Аль и Томми молча слушали.

— Ни пуха ни пера, — сказал он, когда пассажиры спускались на землю.

— Спасибо за полет, — поблагодарил Аль.

— Там, где я вырос, — вставил Томми, — говорят «in culo alia bale па».

Аль бросил на племянника укоризненный взгляд.

— Никогда не слышал, — пожал плечами пилот. — Что это значит?

Это означало «пошел ты киту в жопу», но Томми уловил недовольство дяди.

— То же самое, что «ни пуха ни пера». Приблизительно.

— На каком языке?

— Увидимся в шесть, — вмешался Аль, уводя Томми.

Мексиканец в пункте проката машин поинтересовался, из какой они съемочной группы. Нери не ответили. Мексиканец уверил, что не продает информацию желтой прессе.

— Хороший у тебя тут бизнес, — похвалил Аль Нери.

Меньше говори, и люди быстро тебя забудут. Будешь молчать как рыба — запомнят. Научи человека колоритному сленгу — неминуемо засветишься. У Томми были свои достоинства, но ум среди них не числился.