- Ну, да, - согласился худой, - премьер Черномырдин, депутат, понимаешь, Козодоев, а мы тогда кто получаемся?
- Я не Козодоев! - разозлился кандидат.
- А мне без разницы! - тоже разозлился мужик и направился к выходу, жестикулируя и продолжая говорить. Только теперь его слова были обращены к залу, а не к сцене. - Я за тебя голосовать все равно не буду. Я за Серафима голосовать буду, мне остальных слушать ни к чему. А ты вон какую пузу нажрал, Козоедов, понимаешь!
Под хохот и улюлюканье зала мужик вышел. За ним ещё несколько человек. Видно, свой выбор тоже сделали и слушать остальных кандидатов не собирались. Чего зря время терять?
Морально раздавленный Козоедов, пунцовый, как свежесваренный рак, плюхнулся на стул. Слово предоставили кандидату Ляпунову. Тот держался молодцом, хотя фамилия и ему не предвещала ничего хорошего. Он не стал ничего о себе рассказывать, а принялся с жаром обличать чиновников. Дескать, им телефон провести и дороги починить - раз плюнуть, но они это делают только накануне выборов. Кто, скажите, мешал раньше?
- Да ты же сам и мешал! - раздалось из зала.
Так началось знакомство Ляпунова с "московским хамством". Суть метода состоит в том, чтобы, фигурально выражаясь, публично вылить на человека ушат дерьма, возвести нелепую и бесстыдную напраслину, и заставить перед всеми отмываться. Естественно, отмыться тот не в силах, только сильней размазывает.
- Ты же сам постановления принимал против нашего Изолятора. - В проходе между рядами к сцене шел мужчина в потрепанном пуховике и черной кроличьей шапке. - Мало тебе одного депутатства, теперь в главную думу решил пробраться.
- Послушайте, - опешил Ляпунов, - что вы за глупости говорите?
- Конечно, - согласился мужчина, остановившийся перед сценой прямо напротив кандидата, - одни вы умные, а мы все тут дураки сидим. Мы тут все дураки! - он заговорил подчеркнуто громко, почти заорал. - А мы не дураки! Мы все знаем! И про вас и про остальных! Вот ты был хирургом в детской больнице. А сколько детей зарезал, ответь?
- Я... да как вы смеете! - кандидат не выдержал.
- А ты мне рот не затыкай! - взорвался мужчина. Назревал скандал, и завклубом через дверь за сценой поспешил в фойе разыскивать участкового. Тот должен был обеспечивать порядок на мероприятии. А мужчина, по-прежнему стоя спиной к залу, вскинул руки и закричал: - Я все равно скажу! Тридцать шесть детей ты зарезал! Сыночка моего! - Он всхлипнул. - Кишечник неправильно сшил, а он два дня помирал, мучился... А!
Мужчина безнадежно опустил руки и, размазывая слезы, бросился вон из зала. В наступившей тишине отчетливо раздавался стук его каблуков. Он проскользнул в двери мимо недоуменно озирающегося участкового милиционера и выскочил на улицу.
- Ой, да кто же это? - запереговаривались потрясенные женщины, заохали.
Но кто из жителей Изолятора оказался этим несчастным отцом, узнать не удалось. К сцене он прошел быстро и не оглядываясь, стоял спиной ко всем, а уходил, закрывая руками лицо. Все слова Ляпунова в свое оправдание сейчас не смогли бы перевесить и одной мужской слезы. На самого популярного кандидата смотрели, как на врага.
И чем сильней божился доктор Ляпунов, что никогда в его больнице не было такой смертности, что он специалист высшей квалификации, чем яростней заступались за него сопровождающие доверенные лица, тем меньше им верили. Если ни в чем не виноват, то чего же так зло оправдывается? Мужик-то, зря что ли заплакал? Да и не особенно люди и слушали. Половина зала тут же вспомнила разные обиды на врачей и всякие жуткие больничные истории, принялась их рассказывать своим соседям. Некоторые просто вставали и уходили. Народ потек за двери. Собрание можно было считать законченным.
Подождав минут десять и убедившись, что зал скоро совершенно опустеет, ушли два последних члена провокаторской команды Горелова. Операция удалась на славу, и им не пришлось проявлять свой артистический талант. В сотне метров от клуба их ожидал скромный "жигуленок". "Несчастный отец" дремал на заднем сиденье. На передних травили анекдоты ещё двое. Можно было ехать на доклад в штаб.
* * *
Странно, но круглосуточный пропуск в хирургическое отделение Славке выдали без вопросов. Он только заикнулся, что вчера обещали, как тут же получил бумажку с печатью, где торопливым докторским почерком было обозначено: "Водянкин". Поскольку у входа на больничную лестницу топтался охранник в камуфляже, Славка опасался, что у него могут спросить документ, подтверждающий личность, но охранник глядел только на печать и подпись врача.