Месть

— Вот и умница. — Она рассмеялась. — Учиться нужно всегда, юноша, не взирая на чьи-то запреты. Да, это опасно, да, это, может быть, не подпадает под принципы морали некоторых индивидуумов, но это знание, а знание можно всегда применить по-разному. Суть ведь не в порочности разума, а в его носителе, злому человеку ни мозгов, ни магии не надо, он с земли палку подберет, чтобы треснуть тебя по спине. А вот доброта, она суть не только сердце, нельзя любить ради любви за просто так, надо иметь разум, чтобы понимание было, что не всяк достоин под этим небом твоей помощи.

— Наверно, я согласен с этим. — Я снял закипевший чайник, заливая тут же пахнувшие свежестью травки. — Только вот слова это все пустые.

— Слова? — Она внимательно оглядела меня, возвращаясь на свой стульчик.

— Сердце ведь такая штука, что ему не прикажешь. — Я тоже вернулся на свое место, заварник пока стоял не тронутым, ему нужно время, чтобы раскрыть весь аромат распаренных трав. — Сидит вот, к примеру, изверг какой, насильник в тюрьме, на счету которого душ загубленных не перечесть, а к нему мать старушка бегает, слезами умываясь, мол, дитятко мое ненаглядное. Разве безумна она? Не думаю. Или вон история с той замурованной эльфийкой, ведь жуть жуткая, прямо не муж у нее, а изувер проклятый, но ведь не просто так грех взял на душу?

— Разве? — Бабуля сложила ладошки на коленях.

— Любил он ее. Любил и прощал, любил и ждал, потому, собственно, и прибил. — Я погладил посапывающих енотов. — Не думаю, как все, что ревность это эгоизм, что любя нужно отпускать. Как можно отпустить то, что важнее, чем вся твоя жизнь? Нет, он не был эгоистом, он просто сильно любил. Любовь бывает страшной, нет, как вы говорите, под этим небом верных вещей. Все имеет обратную сторону, знание, что можно повернуть в безумство, любовь, что легко переворачивается в ненависть, привязанности, что нередко становятся зависимостью. Все, что мы знаем, тлен перед поступью времени и эмоций.

— Се'ньер. — Бабуля хмыкнула, вновь поднимаясь. — Ты бы меньше рот раскрывал, а то от твоих слов уж очень несет пылью и копотью прожитых лет.

— Неправда, это все злые языки. — Делаем простоватое личико, хлопаем ресничками, в общем, ангел, а не ребенок.

— Угу. — Она размешала взвар, дав осесть травкам, после чего разлила его по кружкам. — Если не секрет, сколько годков стукнуло в той жизни?

— Секрет. — Я благодарно кивнул, принимая из ее рук чашечку чая. — Я барон Ульрих фон Рингмар, все остальное обратная сторона медали, о которой не стоит знать.

— Пусть так. — Она улыбнулась. — Как думаешь, многие знают?

— Вампиры и некромант. — Я отсалютовал ей чаем. — Остальные если о чем и догадываются, то держат язык за зубами.

— М-да уж. Вечно мы, темные, лезем вперед всех, нет чтобы, как силы света, сидеть и помалкивать. — Она отпила из своей кружечки. — Ну что, господин барон, будем грабить эльфов?

* * *

Мохнатые лапки гребли снег, маленькими коготочками фиксируя тельце и отматывая километры по легкому насту поверх сугробов. Потрясающая прыть, мое сознание неслось, словно на крутом спортивном байке, такой мощью обладали эти вроде бы неказистые меховые бочонки.

Хорошее ночное зрение дополняли неожиданно насыщенные запахи, азартные зверушки с полуслова откликались мыслеформам моих команд, с теплотой приняв мою абстрактную сущность в свои головные коробочки. Это было приятно, я мог бы и насильно заставить их откликаться на посылы моих команд, но этого не понадобилось, так как лесные братья сразу же зачислили меня в какой-то разряд, если не друга, то уж точно дальнего родственника, с охотой воспринимая все происходящее как одну большую веселую игру.

А то, что я собирался повеселиться, это они уловили сразу. Еще бы, такой простор для моих шалостей! В лице этих двух безобразников я мог в реальном времени смотреть, нюхать, грызть и царапать все, что под лапу попадется, причем без каких-либо для себя последствий.

С Хенгельман мы практически три дня и три ночи разбирали эльфийское плетение, в конце концов, дойдя до уровня если и не всестороннего понимания, то, по крайней мере, уже более или менее удобных решений и предположений, которые в дальнейшем я собирался проверить на практике. Что, собственно, этой ночью и собирался претворить в жизнь. Оставил свое тельце лежащим на постели в общей каминной, под надзором бабушки, а сам, скользнув сознанием в головы своих подопечных, целеустремленно направил их путь, в сторону Касприва, где, как я знал, в здании администрации был расквартирован весь женский экипаж моего замка. Зачем я туда прусь? Ну… Соскучился.

Еле заметными стремительными тенями мои разведчики быстро достигли города, растворяясь на его узких лабиринтах-улочках, совершенно незаметные, не столько со стороны, сколько в связи с полным отсутствием желающих зимой, да еще и ночью блуждать по практически не освещенным улицам.

Очень неудобно, вернее пока непривычно, было смотреть на мир не двумя, а сразу четырьмя глазками, причем связывая и интерпретируя мир не только визуально, но и осязательно, посредством чутких носиков локаторов.