Мессир Константин. Дом колдуна (СИ)

Раздев Улю и вдоволь налюбовавшись, я пожелал ей спокойной ночи, а вскоре и сам выключил свет и улегся в кровать. Однако стоило сомкнуть глаза, как рядом раздалось отчаянное “тук-тук-тук”. Словно где-то в комнате началось землетрясение — небольшое такое, локальное, становясь с каждой секундой все громче. Когда я распахнул глаза, тумбочка рядом с кроватью аж качалась, будто изнутри заперли кота и он теперь нервно долбился наружу. “Тук-тук-тук”… Распахнув ящик, я достал оттуда привезенную с собой баночку со скверной, которую мне доставили как раз из этого дома и которая теперь, как в истерике, черными нитями билась о стенки и крышку, пытаясь их проломить. Что, так рада возвращению домой? Даже я так бурно не радуюсь.

Я убрал банку поглубже в шкаф. Но стоило только сделать шаг, как снова раздалось долбящее, отлично различимое “тук-тук-тук”. Скверна продолжала бунтовать, явно показывая, что уснуть мне не даст, куда ее ни запихни. Я достал склянку обратно. Черные нити сплелись в огромный клубок и теперь бились внутри, как птица в неволе. Не став их сдерживать, я свинтил крышку, и вся масса мигом выпрыгнула наружу. Шлепнулась на пол, черной кляксой ринулась к двери и ловко просочилась под проем — словно показывая, куда идти и мне, если чего-то в этом месте хочу.

Ep. 08. Темная сторона (II)

Скверна неслась вперед, извиваясь черными змейками по полу, стремительно стекая по ступеням лестницы вниз. Следуя за ней, я довольно быстро понял, куда она так отчаянно стремилась — туда, откуда ее когда-то забрали, где она когда-то родилась. Будто ведомая воспоминаниями, черная масса уверенно миновала темный коридор в глубине дома и просочилась в подвал. Изнутри не доносилось ни звука. Я распахнул скрипучую дверь, и в лицо мгновенно повеяло холодом. Все внизу окутывал плотный едкий дым, как густой кисель — я словно открыл люк неисправной канализации. Видимыми оставались лишь верхние ступени лестницы, по которым скверна торопливо стекла вниз и бесследно растворилась в этом непроглядном омуте. Слышно было только легкое шелестение, с которым черные змейки копошились по полу, словно ожидая меня. Я шагнул следом, зная, что это единственный путь. Технически еще имелся путь назад, но он был дорогой обратно, в прежнюю жизнь. А мой дом тут.

Я спускался все дальше по лестнице — все глубже в дым, чувствуя, как он окутывает тело, будто заворачивая в пелену. Ноги вязли, руки сковывало — с каждым шагом я словно все сильнее погружался в болотную топь. Лестница закончилась, и я ступил на каменный пол, но видно его не было, как впрочем и моих ног. Все растворялось в этой тягучей дымке, охватывавшей меня уже по грудь. Шаг — и утонула шея. Шаг — и накрыло с головой. Окружило как туманом, затянуло как в трясину — щипая, кусая, царапая, обжигая со всех сторон. Темнота всегда действует так: она не заботится, насколько тебе приятно.

В этом кромешном мраке, казалось, исчезло все. Лишь змейки скверны вились под ногами, не спеша, будто давая мне привыкнуть. Они медленно поползли вперед, и я пошел следом. Пара шагов — и в тишине вдруг раздался голос, приглушенный, словно доносившийся издалека.

— Смотри, — крикнул Глеб, — это наш воздушный змей!

Это и правда было издалека — из очень далеких воспоминаний. Без спроса черный дым затянул меня в это вязкое болото — в один солнечный летний день восемь лет назад, когда три подростка отправились прогуляться по дядиному поместью: я, Глеб и Уля. В памяти до сих пор маячил ее короткий джинсовый сарафан и длинные стройные ноги, от которых я почти не мог отвести глаз. То, что она тогда составила нам компанию, было необычно — все-таки старше нас на два года, за ней как раз пытался приударить средний брат Глеба, который ближе ей по возрасту и мог предложить развлечения посерьезнее. Но в тот день Ульяна гуляла с нами — чем льстила нам обоим.

Вообще, девчонок около нас было полно: и в нашей с Глебом школе, и в селе Павловка, жителей которого мы уже достали своими шалостями. На тот момент мы передергали все косы, до которых только могли дотянуться. Но Уля… Она была как бы неприкосновенна. Вокруг нее всегда было полно правил: “не дразнить Ульяну”, “не обижать Ульяну”, чуть позже появилось “не лезть Ульяне под юбку”. При этом никого не волновало, что она простолюдинка, а мы дворяне (хотя мы и сами-то аристократы только в третьем поколении) — в Родном поле все границы и условности будто стерлись. Важными оставались только таинственные серые глаза и стройные голые ножки. Мое первое желание было связано именно с ней. И большая часть эротических фантазий, кстати, тоже. Спокойная, тихая, даже загадочная, что у нее на уме — черт поймешь — и от этого ее внимания хотелось еще больше.

Не знаю, чего именно в тот день добивался Глеб, а я усиленно старался ей понравиться — и только потом понял, что мне можно было и не стараться.

— Смотри, — Глеб указал на верхушку дерева, — это наш воздушный змей!