Мессия Дюны

Он проследил за ее взглядом — Алия смотрела вдаль, за город. Прямоугольники, цветные пятна, дальние движения, звуки. Здания сверкали, контуры их дрожали в мареве. Раскаленный воздух плясал над крышами. Напротив, возле храма, в тупике между массивных стен мальчишка стучал мячом о стену. Мячик ударялся о стену и отлетал — туда-сюда…

Алия тоже видела мяч. Взгляд ее был прикован к нему — вперед-назад… вперед-назад. Словно это сама она билась о стены коридоров времени.

Прежде чем оставить храм, она приняла колоссальную дозу меланжевого зелья — никогда прежде она не рисковала подобным образом. И ей было страшно — уже сейчас, хотя эффект еще не начал сказываться.

Почему я сделала это? — спрашивала она себя.

Но находясь среди многих угроз, приходилось идти на риск. Приходилось. Лишь таким образом можно было рассеять мглу, которой Таро Дюны затмило будущее. Существовала преграда, и ее нужно было взломать. Действия ее определялись необходимостью; она хотела увидеть, куда идет ее брат, устремив вперед невидящий взор.

Знакомая меланжевая фуга начинала звучать в сознании. Алия глубоко вздохнула, стараясь обрести хотя бы хрупкое спокойствие, сосредоточенное и отстраненное.

Второе зрение способно сделать из человека опасного фаталиста, — думала она. К несчастью, в пророчестве нет «спускового крючка», его невозможно рассчитать. С видениями нельзя манипулировать, как с формулами. В них приходится погружаться, рискуя жизнью и разумом.

В резких тенях на примыкающем балконе шевельнулась фигура. Гхола! Обострившимся восприятием Алия увидела его с невероятной ясностью… смуглое живое лицо с блестящими металлическими глазами. В нем встречались ужасающие противоположности, они сталкивались, налетая с противоположных сторон. Он был сразу и тенью, и ослепительным светом… Процесс, давший новую жизнь мертвой плоти… произвел нечто невероятно чистое… и невинное.

Именно невинное!

— И давно ты здесь, Дункан? — спросила она.

— Значит, теперь я Дункан? — осведомился он. — Почему?

— Ты не должен спрашивать меня, — отрезала она.

Глядя на него, она удивлялась, как сумели тлейлаксу настолько отшлифовать свое создание и ничего не упустить из виду.

— Только боги могут так рисковать, — проговорила она, — совершенство опасно для смертного.

— Дункан умер, — возразил гхола. — Я — Хейт.

Она вглядывалась в эти искусственные глаза, гадала — что они видят. Вблизи в них были заметны крошечные выемки, колодцы тьмы, черневшие в сверкающем металле. Фасетки, как у насекомого. Вселенная искрилась вокруг и покачивалась. Она удержала равновесие, упершись рукой в прогретую солнцем ограду. Ах-хх, как быстро течет по телу меланжа.

— Вам плохо? — спросил Хейт. Он пододвинулся ближе, стальные глаза внимательно глядели на нее.

Кто это говорит? — удивилась она. — Дункан Айдахо? Или же ментат-гхола… а может быть, философ-дзенсуннит? Или простая пешка в руках тлейлаксу, куда более опасная, чем любой из навигаторов Гильдии? Брат ее знал об этом.

И она снова посмотрела на гхолу. Теперь он был пассивен, в нем дремало нечто: гхола был словно насыщен ожиданием и силами, превосходящими доступное человеку.

— Как дочь собственной матери, я во многом принадлежу сестрам Бене Гессерит, — отвечала она, — ты не забыл про это?

— Я помню.

— Я пользуюсь их знаниями, думаю, как они. Часть моего существа признает священную необходимость выполнения генетической программы — и всю значимость… ее продуктов.

Она заморгала, ощущая, как часть сознания ее уносится потоками времени.

— Говорят, что Бене Гессерит никогда не оступаются, — сказал он, только теперь заметив, как побелели ее пальцы, впившиеся в ограду балкона.

— Неужели я оступилась? — спросила она.

Гхола видел, как глубоко она дышит, чувствовал напряжение в каждом движении, заметил слегка остекленевшие глаза.

— Когда споткнешься, легко восстановить равновесие, надо лишь подпрыгнуть и перескочить через то, что легло на твоем пути.

— Это сестры Бене Гессерит споткнулись, — отвечала она, — и хотят восстановить равновесие, перепрыгнув через моего брата. Они хотят ребенка… ребенка Чани или моего.

— Ты понесла?

Чтобы ответить на этот вопрос, она с трудом отыскала свое положение во временном пространстве. Понесла? Где? Когда?

— Я вижу… моего ребенка, — прошептала она.

Отступив от края балкона, она обернулась к гхоле: белое, как соль, лицо и горькие глаза — два кружка расплавленного свинца… Он отвернулся от света, чтобы видеть ее в голубых тенях.

— И что же… ты видишь такими глазами? — прошептала она.

— То же, что и все вокруг, — отвечал он.

Слова его звенели в ушах, сознание напряглось. Она словно бы тянулась через всю Вселенную… прочь из нее… наружу, но время спутывало ее цепкой лианой.

— Ты приняла Пряность — огромную дозу, — понял он.