– Как ты не понимаешь! – чуть ли не в отчаянии возразила она. – Я не вижу всего, одни только дергающиеся и колышущиеся обрывки. Я
– Что мне будущее, если ты умрешь? – отвечал он, мягко подталкивая ее к семейным апартаментам.
– Слова… слова, – бормотала она, – я не могу объяснить. Одно следует из другого… но если нет причины, нет и следствия. Мы не можем оставить Вселенную, какой она была. Сколько бы мы ни пытались, все время возникает провал.
– Ложись, – скомандовал гхола.
Ее охватили прохладные тени. Мышцы собственного тела извивались червяками. Она не ощущала под собой твердого ложа. Только пространство. Все прочее не было материальным. Ложе истекало телами – ее собственными. Время множилось, напрягалось, и она не могла выделить хоть что-то единое. Вокруг было время, оно шевелилось, вся Вселенная уползала то назад, то вперед… во все стороны сразу.
Вокруг нее сновали люди. Множество неизвестных держало ее за левую руку. Она посмотрела, как течет ее плоть, вдоль прикоснувшейся руки поглядела на жидкую массу лица: Дункан Айдахо! Глаза были… не те. Но это был Дункан: мальчик-мужчина-подросток-мальчик-мужчина-подросток. И каждая черта лица его выдавала тревогу о ней.
– Не бойся, Дункан, – прошептала она.
Он стиснул ее руку, кивнул и сказал:
– Лежи смирно.
В голове его крутилось: она не должна умереть! Не должна! Женщины Дома Атрейдес не должны умирать! Он резко тряхнул головой. Мысли эти противоречили логике ментата. Смерть необходима, чтобы могла продолжаться жизнь.
И мысль эта стала опорой в море времени. Знакомое лицо, а за ним… комната. Она узнала одну из спален в апартаментах Пауля.
Застывшая и неизменная фигура что-то делала с трубкой, вставляя ее в горло Алии. Она попыталась сдержать спазм рвоты.
– Вовремя успели, – произнес голос семейного врача. – Надо было раньше вызвать меня. – В словах его угадывалась подозрительность. Трубка змеей выползала из ее горла.
– Я сделаю ей инъекцию снотворного, – сообщил врач. – И пришлю сюда кого-нибудь из ее собственных прислужниц.
– Я останусь с ней, – сказал гхола.
– Это неприлично! – возразил медик.
– Останься… Дункан, – прошептала Алия.
Он погладил ее руку, чтобы она поняла, что он слышит ее.
– Госпожа, – проговорил врач, – лучше, если…
– Я сама знаю, что лучше, – возразила она. От слов горло саднило.
– Госпожа моя, – укоризненно сказал медик, – вам прекрасно известно, что слишком много меланжи принимать опасно. Я могу предположить, что вам его подложили в…
– Ты глуп, – задыхалась она. – Откуда, по-твоему, берутся видения? Я прекрасно знала, что принимала и почему. – Она схватилась рукой за горло. – Оставь нас. Быстро!
Врач пропал из виду, заявив на прощание:
– Я обязан предупредить вашего брата.
Почувствовав, что врач вышел, Алия всем вниманием обратилась к гхоле. Теперь видение уже маячило перед ней: субстрат, на котором сверху коркой медленно нарастало настоящее. Она видела, как гхола двигается на волнах времени, теперь уже не загадочный, ставший обыденным и привычным.
И она содрогнулась, понимая, что наконец ей открылось то, что давно провидел ее брат. Слезы сами собой обожгли глаза. Она резко тряхнула головой. Никаких слез! Капли эти – просто пустая трата влаги, им не место в строгом течении пророческого видения. Пауля нужно остановить. Однажды, только однажды, она сумела забежать дальше его во времени и оставила свой голос там, где еще должен был пройти брат. Нити паутины грядущего сходились к нему, словно лучи света к фокусу линзы. Пауль находился в самой сердцевине лучей и знал об этом. Он удерживал все линии событий, не позволяя ни одной из них отклониться в сторону или тем более вырваться.
– Почему? – пробормотала она. – Это ненависть? Или Пауль хочет в отместку поразить само Время? Это ненависть, Хейт?..
Услыхав свое имя, гхола отозвался:
– Простите, госпожа?..
– Если бы я только могла выжечь все это из своего сердца! – выкрикнула она. – Я никогда не хотела быть
– Пожалуйста, Алия, – бормотал гхола. – Успокойся, усни.
– Как я хотела бы уметь смеяться, – прошептала она. Слезы текли по ее щекам. – Но я сестра Императора, и брату моему поклоняются как богу. Люди боятся меня. А я не хотела этого.
Он стер слезы с ее щек.
– Я не хочу быть частью истории, – прошептала она. – Я хочу, чтобы меня любили… я хочу любить.
– Тебя любят, – отвечал он.
– Ах… верный, верный Дункан, – прошептала она.
– Пожалуйста, не зови меня этим именем.
– Но это твое имя, – отвечала она, – а верность – редкий и дорогой дар. Впрочем, ее можно продать… не купить – только продать.
– Мне не нравится твой цинизм, – нахмурился он.
– Пошли к чертям твою логику! Это – правда!
– Спи, – сказал он.