Мессия

Стушевавшись под внимательным взглядом собеседника, который терпеливо слушал, неторопливо затягиваясь табаком, от которого у Метьюса щипало ноздри и щекотало легкие, и также медленно его выдыхая, Гай не выдержал и отвел глаза, посмотрев на висящий над верхним спальным местом ловец снов.

— А откуда ты знаешь, какой человек плохой, а какой злой, а, Гай Метьюс? — поинтересовался старик. — По какому постулату отделяешь добро от зла и наоборот? Плохое от хорошего. Свет от тьмы. Внутри каждого живого существа с рождения горит фонарь — это его душа. Но разгорится ли его свет сильнее, указывая дальше дорогу сквозь сумрак и тлен, из которых соткана наша плоть, или же так и останется медленно тлеть, пока не угаснет с последним стуком устаревшего изможденного сердца. Волчица, загрызшая охотника, в глазах человека — зло, но она защищала свой народившийся выводок. Можно ли осудить ее? Единственный хищник, который склонен убивать, даже когда не голоден, это человек. Поэтому свет и тьма, как и добро со злом, взаимоисключающие. Они нужны друг другу, ибо поодиночке, просто окажутся бесполезны. Попросту не с чем будет сравнивать. Как бревно, которое плывет по реке, у которой нет ответвлений. Ему не из чего выбирать, дорога-то ведь одна. Или ты так уверен в своей исключительности и непорочности, возвышая себя над другими людьми, что готов возложить на себя это непосильное бремя? Решать все за других?

— Нет! — пылко возразил Гай, но собеседник остановил его движением руки.

— У каждого своя правда, и каждый уверен, что именно он и является тем самым заветным центром, вокруг которого кружит Вселенная. Пока каждый человек сам не познает мир в своей душе, будет невозможен мир между народами. Куда ты ведешь их?

— Простите?

— Людей, что идут за тобой, — вытащив чубук изо рта, Шон неопределенно повел зажатой в руке трубкой, следом потянулась неспешно закручивающаяся в стоячем воздухе тонкая ниточка дыма. — Приходят к тебе за советом. Что ты желаешь дать им? Куда ведешь?

— Понимаете, — продолжая подчиняться какому-то неведомому порыву, тянувшему из него слова, словно змейку из горшка мелодия дудочки факира, Гай запнулся, пытаясь собраться с мыслями. — Я… тут не совсем все просто, я даже не знаю, как это все вот так сразу вам объяснить.

— Ты бессмертный, — кивнул головой индеец, снова зажимая трубку между зубов. — А раз так, люди, окружающие тебя, готовы поверить во что угодно. Безоговорочно следуют по пятам, куда бы ты ни направился, в надежде, что ты сможешь помочь им в решении собственных житейских проблем. Что, как и в случае с публично доказанным бессмертием, не остановишься на этом и сотворишь для всех новые чудеса. Много чудес. Но способен ли ты дать им все это? Способен прислушаться и, главное, услышать сокровенные желания и мольбы каждого из смертных на этой планете? Помни, Гай Метьюс, когда умирает легенда и пропадает мечта, в мире не остается величия и исчезает вера.

— Да, — вместе с ответом Метьюс шумно выпустил воздух из легких.

— Чем умнее человек, тем больше ему нужен Бог, чтобы он не подумал, что он знает все. Доброе сердце и добрый ум — вот что нужно, чтобы быть хорошим вождем. Все это в тебе есть, Гай Метьюс, но ты пока еще не умеешь правильно распоряжаться той силой, что еще до поры дремлет, будучи сокрыта внутри тебя. Но ты научишься. Придет время, и это будет так, — Шон сделал несколько затяжек и выпустил сизый дым из ноздрей. — О да, именно так. Каждая птица рано или поздно выпархивает из родительского гнезда, ибо все во Вселенной испокон веков идет по своему давно заведенному распорядку. Ты встретишь свою судьбу. Но не в этом мире, так как эта земля больше не твой дом, и ты не принадлежишь ей как сын.

— Я понимаю, — задумчиво кивнул Гай. — Кажется, теперь я начинаю понимать.

— Ба, а танцы скоро? — дверь фургончика распахнулась, и внутрь двумя светящимися солнышками влетели семилетняя черноволосая девочка с развевающимися косичками, в которые были вплетены всевозможные разноцветные красивые ленты, и смуглый курносый мальчуган лет пяти, оба в красивых национальных костюмах ручной работы.

— Смотри, что мне дали поиграть! — захлебываясь восторгом, выпалил курносый мальчишка, размахивая рукояткой джойстика голографического лука. — Здорово, правда?

— А вам бы все только пляски плясать да бездельничать. Скоро-скоро, — ворчливо отозвалась хлопочущая в кухонном отделении фургона женщина, с помощью половника накладывающая ароматное бобовое кушанье по расписным плошкам с высокими краями. — Бегом за стол, суккоташ как раз остыл. И чего это вы разоделись-то раньше времени, а? — она с нарочитой строгостью сверкнула на детей глазами из-под очков, вытирая пахнущие луком и пряностями руки полотенцем. — Перемажетесь ведь, а я все утро над ними сидела.

— Ну, ба-а, — надув губки насупилась девочка, пока младший брат, встав на цыпочки, послушно намыливал ладошки большим куском земляничного мыла, высунув от старания язык. — Они же такие краси-ивые. И я аккуратно, только девочкам показать. А можно я с Ирмой ленточками поделюсь? Я немножко.