Месс-менд

Между тем ливень умолк, небо очистилось, и начинавшийся рассвет проник в комнату. Серые глаза Грэс только теперь разглядели того, кто лежал с ней рядом. Это был совсем молодой человек, не старше ее, с безволосым овалом, коротким прямым носом и нежной линией рта. Он не имел в себе решительно ничего страшного. Он не был похож на убийцу. Грэс скользнула взглядом по его рукам. Эти руки с запекшейся кровью были исцарапаны и грязны. Но форма ногтей и длина безжизненных пальцев могли бы удовлетворить самый причудливый вкус. Старый банкир ошибся. Несчастный не мог быть ни преступником, ни воришкой. Это, наверное, переодетый принц...

— Принц! Принц!.. — Он не открывал глаз.

Она протянула руку и коснулась его лба. Он горел. Она отвела мокрую прядь волос, мягкую, как у новорожденного ребенка, и вдруг ее охватила волна нестерпимой нежности. Ей захотелось поцеловать его в губы. Полузакрыв глаза, она приблизилась к его лицу, поймала его дыхание, вздохнула протяжным вздохом и губами взяла его губы, как делают глупые молодые жеребята со всем съедобным и несъедобным. Лучше бы ей никогда не проделывать этого опыта! Беглец ответил ей на поцелуй. Бессознательным движением он привлек ее к себе и продолжал искать ее губы. Не в силах противиться никогда не испытанной сладости, уже не веря, что это действительность, а не сон, Грэс отвечала на поцелуи, пока что-то сильное и острое не заставило ее почти потерять сознание. В ту же минуту она поняла, что произошло нечто такое, чего у нее никогда не было ни с мужем, ни с любовником (ибо Грэс воображала, что имеет мужа и любовника), — короче сказать, она стала женой неизвестного человека, может быть, убийцы и во всяком случае бродяги, — женой человека, лежавшего в лихорадке и беспамятстве, грязного, чужого, пожалуй, умирающего, с которым она еще не обменялась ни единым словом...

Грэс вскочила, уставившись на него диким взглядом. Он лежал с безжизненно-серым лицом в глубоком, спокойном сне. Вряд ли он даже во сне видел и помнил ее черты. Тогда, с истинно женской логикой, она топнула ножкой и погрозила кулаком — не по его адресу, а по адресу своего воображаемого любовника, виконта Луи де Монморанси.

Глава пятая.Концессионеры Катарских рудников

Виконт Луи де Монморанси засыпал только к утру. Происходило это потому, что раздевал виконта лакей Поль, массировал виконта лакей Поль, обтирал виконта лакей Поль, закрывать же глаза приходилось самому виконту по той простой причине, что нельзя поручить закрыть себе глаза, поскольку ты еще не покойник.

Операция закрытия глаз требовала от виконта больших нравственных усилий. Он был решительным противником самодеятельности. И в эту ночь, потрудившись в поте лица над смежением своих век, он, наконец, достиг удовлетворительного результата.

Но в ту же минуту дверь в его комнате хлопнула, и банкир Вестингауз приблизился к его постели.

— Луи, вы спите?

— Я только что собирался уснуть, — сердито пробормотал виконт, — приди вы минутой раньше, мне не пришлось бы зря закрывать глаза!

— По-видимому, это вам труднее, чем ночное закрытие сейфов в кладовых моего банка, — отозвался банкир. — Вы, кажется, забыли, что сегодня совещание! И потом, Луи... нам следует поговорить о крошке.

Из груди виконта вырвался тяжелый вздох.

— Она стала капризничать. С ней надо ладить. Что вам стоит, Луи, быть чуточку поласковей?

— Что стоит! — Виконт положительно затрепетал от негодования. — Я удивляюсь глупейшей затее влюбить ее в меня! Это... это решительно то же самое, что отсылать в канцелярии от одного письмоводителя к другому. На языке клерков это называется «водить».

— Вы никогда не убедите меня, что у вас не хватает сил на два-три поцелуя в день, — спокойно возразил Вестингауз. — Между тем у нас были бы развязаны руки по части ее капризов. И заметьте, я говорю сейчас не как муж, а как политик. Наступают в высшей степени ответственные минуты!

В этом он был прав, и Монморанси не мог с ним не согласиться. Он дотянулся до стенного звонка. Лакей Поль, похожий на кладбищенскую статую, молчаливо вырос перед кроватью, чтоб совершить над виконтом ряд обратных операций, вплоть до водворения его на обе ноги перед туалетным столом.

Банкир дождался окончания этой процедуры, схватил своего друга под руку и протащил его по пустынному, слабо освещенному предутренним сумраком коридору в свой собственный номер. Там в полном безмолвии сидели три человека азиатского происхождения. Один из них был высокий мрачный грузин — князь Нико Куркуреки, другой армянин из Ленинакана — мосье Надувальян, и третий — татарский бек, Мусаха-задэ. Все трое имели в лице своем чрезвычайную внушительность и, сев рядышком, мерили друг друга недоверчивыми взорами. Все трое не пожелали снять своих головных уборов.

— Вот, позвольте представить вам, дорогой виконт, — его сиятельство Куркуреки, его высокопревосходительство Мусаха-задэ, а также известный мосье Надувальян... Виконт Луи де Монморанси.