Месяц в деревне

И вот на следующий день мы бросили свои орудия труда и отправились в поле, где работал Моссоп. Стояла уже невыносимая жарища, ячмень склонил ломкие колоски, и, ей-богу, воздух прокалился, как от печки: когда просохла роса, поблескивая граблями, принялась за работу жатка — бодрая, веселая смена начала жать, а мы — копнить. Но, Господи, этот жуткий чертополох! Я не сразу научился перебрасывать снопы, пока не понял, что нужно их схватывать покрепче, потом прижимать колоски друг к другу и ставить по четыре-пять пар в копну. Мы возвращались, снова шли вперед по растрескавшейся земле во все раскалявшемся зное, и так до полудня, когда тень от снопа истончилась, как язычок пламени. Потом сели обедать («Бабоньки только вас и ждали») — пирог из кролика с картошкой вдохнул в нас жизнь и помог нам продержаться, пока в четыре часа нас не угостили сливовым пирогом и обжигающим чаем из термоса.

Закончили мы в сумерках, когда над темным ободком холмов проступила первая звезда. Кейти Эллербек ждала нас в густой придорожной траве у ворот.

— Не забудьте — завтра воскресная школа выезжает на пикник, — сказала она. — Мистер Доутвейт вас ждет, да и за вашими шизиками присмотреть надо.

Бесполезно было объяснять, что у меня и так сегодня весь день выходной. Она была безжалостна.

— А как насчет мистера Муна? — спросил я. — Ему тоже можно поехать на пикник?

Нет, нельзя. Это — награда тем, кто хорошо поработал, а Мун для школы ничего не сделал.

— Да и вообще, — сказала она, — он англиканин.

— С чего ты это взяла? Насколько я знаю, он не принадлежит ни к какой церкви.

— По его гнусавому выговору, — ответила она. — Не ошибешься!

— Ого, — вставил Мун. — По гласным я узнаю тебя? А как насчет милосердия. Разве не все христиане…

Она умела не допускать религиозных доводов, зная, несмотря на возраст, к каким неблагоприятным выводам могут они привести, и Муну не пришлось кончить фразу.

— Таковы правила, — отрезала она. — И к тому же мистер Беркин почти закончил свою работу, а вы не нашли то, за что вам заплатили.

— Мисс Сайкс из Ферри тоже приедет? — спросил Мун, переходя в контрнаступление.

— У них, кажется, свой пикник, — коротко сказала Кейти. — Не опаздывайте, мистер Беркин. Повозки подадут к восьми, ждать не будут.

На следующее утро я прикрепил к лестнице записку: «Буду вечером. Ходить опасно!» — и, сунув в рот хлеб с ветчиной, побежал через луг к дороге, где на обочине стояли мужчина с женщиной и двумя маленькими мальчишками. Я продолжал чавкать и пыхтеть, как вдруг за поворотом раздался цокот копыт — даже в тот век лошадей этот звук заставил мое сердце радостно забиться.

Вот они — утреннее солнце играло на черно-каштановых спинах, упряжь и медали сияли, как у генералов. В гривах ленты цвета государственного флага, сбруя блестит — этим волшебным созданьям суждено было свернуть с больших дорог на пахотные борозды. Неужели я уже тогда это знал? Думаю, нет, в Оксгодби и не подозревали, что их ждет. С детства они привыкли к звонкому стуку копыт в конюшне в ночные часы, к горьковатому запаху раскаленного рога на наковальне. Ну откуда им знать, что за несколько лет их друзья и спутники исчезнут навсегда?

Родители спина к спине усаживались в тележки на четырех колесах, а мальчишки с девчонками устраивались на дне, свесив ноги через борта. Наша компания катила во второй телеге, нас встретили весело, но предупредили, что жарищи не миновать и с пиджаками хочешь не хочешь придется расстаться. Мы двинулись, попрощавшись с отвергнутыми — по причине слабого здоровья или иного вероисповедания, — убежденные (как и они), что мы часть древнего сельского цикла и что наша поездка — знак: урожай почти созрел.

Что, я слишком рассусоливаю? Может, и так. Просто, бывает такое — человек и земля слиты в одно, и четко слышен пульс всего живого, а жизнь до краев полна надеждой, а будущее доверчиво бежит впереди, как эта дорога к холмам. Да, я же молодой был.

Мы подобрали Эллербеков у станции, ему как духовному лицу берегли местечко на скамье, справа от мистера Доутвейта в первой телеге, потом мы доехали до города, там царила несусветная толчея — все спешили на рынок, так что лошади наши перешли на шаг, и приходилось иногда останавливаться, уступая дорогу тем, кто разворачивался на булыжной мостовой. Жены фермеров стояли с корзинками, в которых лежали домашнее масло и яйца, и еще продавали яблоки ранних сортов, груши, гвоздику — все, чего у сельских жителей в избытке в садах и огородах. Я увидел мужчину, держащего на поводке бульдога, с пастью, перевязанной шнурком от ботинка.

— Можно отвязать шнурок, када собака не смогет! — кричал он.

От другого прилавка тянулся запах утрешнего хлеба, и я тут же вспомнил, что перекусил наспех, а есть хочется.

Потом мы переехали через мост и снова покатили полем. Кто-то меня подтолкнул и передал через плечо толстенный сандвич с мясом. Это оказался Моссоп, а миссис Моссоп ободряюще закивала мне: за мной установилась слава ненасытного обжоры.

— Что вы здесь делаете? — спросил я. — Вы же англиканин.