Месяц в Дахау

Когда вернулся в купе, там сидел попутчик -- седовласый, интеллигентного вида оберштурмбаннфюрер СС с портфелем, крестом и ленточкой лейб-штандарта "Омега" на рукаве. Признаться, я не люблю военных и с этим ничего не поделаешь, но мой сосед оказался приятным исключением, удивившим и обрадовавшим меня своей весьма не поверхностной интеллигентностью. Через полчаса мы уже мило беседовали, как старые знакомые. Оказывается, он был в Минске по случаю тамошнего Первомайского парада и теперь возвращался в Варшаву, в свою прославленную дивизию. Узнав, что я русский литератор, оживился, сказал, что в училище писал стихи, напечатан четыре заметки в Militurischer ВеоЬасhtег, подумывал о профессии военкора, но служба взяла свое. На вид ему 55, видать умница и добряк, иначе бы в подполковниках не засиделся. Проводница принесла кофе и галеты. Заговорили о немецкой литературе нынешнего столетия.

-- У каждого поколения немцев в культуре существуют свои Сциллы и Харибды, -- говорит он, стряхивая салфеткой крошки галеты с рукава. -- Для моего поколения это были Томас и Генрих Манн. Неоромантизм первого, неоклассицизм второго -своеобразный магнит с двумя полюсами, сквозь который проходило мое поколение. И, поверьте, мало кому удалось не быть притянутым. Не удержался и я, -- оберштурмбаннфюрер усмехается и с легкой грустью гладит свастику на рукаве. -- Признаться, я и теперь готов пить подколенную влагу мадам Шоша из ее коленной чашечки, как из Святого Грааля А мой друг Вальтер, наш дивизионный врач, спать не ложится без Будденброков. У нас, немецких интеллигентов, две крайности: либо туринская эйфория божественного Фридриха, либо категорический императив великого Иммануила. Но простите, что я все о немцах. Скажите, это правда, что советская литература переживает сейчас довольно драматический период?

-- И смотрит, как могут только немцы: доверчиво и с заведомым пониманием. Что, что мне ответить этому милому человеку? Что культурная ситуация в стране ужасна, а литературная чудовищна? Что наглость, нигилизм, невежество возведены в ранг не только достоинств, но и качеств, необходимых писателю для успешного продвижения по окровавленной литературной лестнице? Что вороньи стаи оголтелых негодяев от критики жадно расклевывают тело опрокинутой навзничь Русской Словесности? Что мое литературное поколение зажато между смертельными жерновами -- свинцовоголовыми фронтовиками-сталинистами и молодыми геростратами от литературы, рассматривающими Русскую Культуру в зловещем отблеске своей пиромании? Что за последний месяц я потерял трех своих лучших друзей? Что я изрубил топором пишущую машинку? Что мне снятся люди с гниющими головами? Что я не могу видеть вечером собственные руки? Что я боюсь комода? Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас.