Мешуга

Прошло две недели, а от Макса ничего не было слышно. Может быть, его арестовали в коммунистической Польше? Я звонил Хаиму Джоелу Трейбитчеру, но там никого не было дома. Я проводил ночи с Мириам, но не в ее квартире, а на Парк авеню в квартире лесбиянки, за ребенком которой присматривала Мириам. Мириам представила меня своей хозяйке — Линн Сталлнер — высокой женщине с зелеными глазами и огненно-рыжими волосами, подстриженными под мальчика, и лицом и руками, усыпанными веснушками. Она была курносая, с полными губами. Ее подруга, Сильвия, оказалась маленькой брюнеткой. Обе они были разведены. Парочка отправилась на летние каникулы в Виноградник Марты, а Мириам осталась заботиться о ребенке. В роскошной квартире на Парк авеню Мириам готовила еду для нас обоих. Мы пили вино из «винного погреба» Линн Сталлнер, декорированного под книжную полку. Днем, пока Мириам с маленьким Диди уходила в парк или на детскую площадку, я сидел в библиотеке Линн Сталлнер и читал ее книги, а еще делал заметки по новым темам и задумкам. Иногда я просматривал газету на идише, которую по утрам приносила Мириам.

В каждой комнате квартиры был телефон, и я часто звонил Стефе. Наши разговоры были почти всегда одинаковыми. Где я прячусь в эти жаркие летние дни? Она хотела бы знать, почему я не захожу к ним. Они с Леоном собираются провести месяц в отеле в Атлантик-Сити. Они были бы рады взять меня с собой. Стефа была недовольна мной:

— Я разочарована в тебе, Ареле. Вместо того чтобы сосредоточиться на своей работе, ты валяешь дурака с разными никчемными людьми. Я верю в тебя и в твой талант, но ты делаешь все, чтобы погубить себя. Леон восхищен твоими произведениями на идише, но кто в Америке читает на идише? Ты завяз в трясине и никогда оттуда не выберешься. Писатели на двадцать лет моложе тебя становятся богатыми и знаменитыми, а ты прилип к чему-то больному, гниющему, скорее мертвому, чем живому. Леон предложил заплатить кому-нибудь, чтобы перевести твои произведения на английский. Другие бы кинулись использовать шанс, который он тебе дал, а ты ничего не делаешь, чтобы выбраться из затруднительного положения, в котором оказался.

— Стефеле, литература не так важна для меня, чтобы ради нее становиться попрошайкой.

— А что для тебя важно? Я еще могла бы понять, если бы ты был набожным человеком, как твой отец, или сионистом, который хочет заново отстроить еврейское государство. То, что ты делаешь, все твое поведение, это чистое самоубийство. Откуда ты говоришь?

— Из своего кабинета.

— Врешь, ты не в своем кабинете.

— Откуда ты знаешь?

— Я звонила в редакцию, и они сказали, что тебя там нет.

— Зачем ты звонила?

— Потому что Леон закончил свои дела раньше, чем ожидал, и мы завтра уезжаем в Атлантик-Сити. Я звонила, чтобы попрощаться.

— До свидания, Стефеле. Хорошей тебе погоды.

— Где ты?

Я помолчал, потом сказал:

— Я стал бэбиситтером у матери-лесбиянки.

— Ты надо мной подшучиваешь, что ли?

— Я не подшучиваю.

— Подожди секундочку, кто-то звонит в дверь. Я сейчас вернусь.

Стефа пошла к двери, а я остался сидеть, держа телефонную трубку у уха. На коленях у меня лежала утренняя газета, и теперь я смог просмотреть ее. Неожиданно я увидел заголовок, протянувшийся на несколько колонок: «ХЭРРИ ТРЕЙБИТЧЕР ПОКОНЧИЛ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ». Что-то содрогнулось во мне. Хэрри Трейбитчер, или Хершеле, тот биржевой агент, которому Макс доверил деньги своих клиентов-беженцев. В газете сообщалось, что Трейбитчер повесился, когда был заключен под стражу за незаконное присвоение средств и акций. Утверждалось, что он племянник Хаима Джоела Трейбитчера, известного филантропа, давно принимающего активное участие в делах общины. Я услышал голос Стефы:

— Ареле.

— Да, Стефеле.

— Это был почтальон с заказным письмом для Леона. Что ты там лепетал о бэбиситтере и лесбиянке? Ты что, пьян?

— Я не пьян, но я только что прочел в сегодняшней газете, что человек, который спекулировал на бирже на деньги польских беженцев, людей, которых я знаю, покончил с собой. Это просто катастрофа.

— Ты доверил ему деньги?

— Я нет, но мой близкий друг доверил. Может быть, ты слышала о Максе Абердаме?

— Нет, кто это? Откуда ты говоришь? Кто эта лесбиянка?

— Макс Абердам — мой друг из Варшавы. У него здесь, в Нью-Йорке, любовница, студентка. Она и есть бзбиситтер у лесбиянки.

— Какое это имеет отношение к тебе?

— Студентка пишет диссертацию о моей работе. Она пригласила меня посмотреть то, что уже написала. Она наделала множество ошибок, и я пытаюсь привести это в порядок.