Мещане

Бегушев расхохотался: последняя мысль графа ему очень понравилась. Тот это подметил и продолжал:

- Сатириком уж я сделался!.. Впрочем, говорят, что я давно на Вольтера походил.

- Только на беззубого, - поумерил его Бегушев.

- Это так! - согласился Хвостиков. - Ни одного своего зуба нет - все вставленные.

- А как Хмурин себя держит на суде? - полюбопытствовал Бегушев.

- Великолепно: гордо, спокойно, осанисто, и когда эти шавки Янсутский и Офонькин начнут его щипать, он только им возражает: "Попомните бога, господа, так ли это было? Не вы ли мне это советовали, не вы ли меня на то и на другое науськивали!" - словом, как истинный русский человек!

Граф Хвостиков по преимуществу за то был доволен Хмуриным, что тот, как только его что-либо при следствии спрашивали относительно участия графа в деле, махал рукой, усмехался и говорил: "Граф тут ни при чем! Мы ему ничего серьезного никогда не объясняли!" И Хвостиков простодушно воображал, что Хмурин его хвалил в этом случае.

В одно утро граф вошел в номер Бегушева в сильных попыхах и задыхаясь.

- Я за тобой, - сказал он, - Тюменев и Елизавета Николаевна стоят у подъезда, они едут в суд; поедем и ты с нами - сегодня присяжные выносят вердикт.

Бегушев сначала было не хотел, но потом надумал: очень уж ему скучно было! Сойдя вместе с графом на улицу, Бегушев увидел, что Елизавета Николаевна и Тюменев сидели в коляске, и при этом ему невольно кинулось в глаза, что оба они были с очень сердитыми лицами. Бегушев сказал им, чтобы они ехали и что он приедет один. Граф Хвостиков проворно вскочил в коляску и захлопнул дверцы ее. Бегушев последовал за ними на извозчике. В суде начальство хотело было провести и посадить Тюменева на одно из почетных мест, но он просил позволить ему сесть где приведется, вместе с своими знакомыми; таким образом, он и все прочее его общество очутились на самой задней и высокой скамейке... Публики было - яблоку упасть негде... Перед глазами наших посетителей виднелись всюду мундиры, а местами и звезды, фраки, пиджаки; головы - плешивые, седые, рыжие, черные, белокурые; дамские уборы - красивые и безобразные. Момент этот был величественный. Хмурин, по-прежнему щеголевато одетый в длинный сюртук и с напомаженной головой, начал говорить свое последнее оправдательное слово. Более мелкие подсудимые - всё почти приказчики (было, впрочем, два-три жидка и один заштатный чиновник), - все они еще ранее сказали свое слово. Тишина в зале царствовала полнейшая!

- Господа присяжные! - говорил Хмурин звучным и ясным голосом. - Я человек простой, лыком, как говорится, шитый; всяк меня опутывал и обманывал, не погубите и вы меня вдосталь, оправдайте и отпустите на вольную волюшку, дайте мне еще послужить нашей матушке России!

Слова эти в некоторой части публики вызвали слезы, а в другой усмешку, и даже раздалось довольно громкое восклицание: "Ванька Каин в тюрьме точно так же причитывал!"

Председатель обратил было глаза в ту сторону, откуда это послышалось, но узнать, кто именно сказал, было невозможно.

- Я старик старый, - продолжал подсудимый, - и не от мира сего жить желаю, а чтобы в добре и чести, - как жил я до окаянного моего разорения, покончить дни мои!..

Проговорив это, Хмурин вдруг за своей решеткой поклонился в землю, явно желая тем выразить, что он кланяется в ноги присяжным.

Это всем не понравилось, а больше всех графу Хвостикову.

- Oh, diable!*. Я бы никогда этого не сделал! - произнес он с благородным негодованием.

______________

* О, черт! (франц.).

Председатель затем объявил, что присяжные могут удалиться. Те пошли в комнату. Судебный пристав запер их там. В публике поднялся легкий шум: стали приходить, уходить, негромко разговаривать. "Обвинят, непременно обвинят!.." - бормотал адвокат Хмурина, с русской физиономией и с выпученными испуганными глазами. - "Но почему вы думаете это?" - спросил его другой адвокат с сильным польским акцентом. - "Присяжные всё немцы и чиновники", объяснил адвокат Хмурина. - "А отчего же вы не отвели их?" - возразил ему третий адвокат с жидовскою физиономией. - "А кого мне было предпочесть им? Нынче весь состав их таков!.." - воскликнул уже довольно громко хмуринский адвокат. При этом стоявший невдалеке от него судебный пристав взглянул на него, а потом, подойдя к одному из своих товарищей, шепнул ему, показывая головой на адвоката:

- Как боится, что обвинят: тогда половина только гонорара попадет ему в карман!

- Доберет еще за кассационную жалобу, - тогда не помилует!.. - отвечал тот с грустью.