Мертвый шар

– Значительно раньше. Лет тридцать тому, если не больше. Повитуха та давно померла. Про это не помнил никто, случайно у старика-швейцара выведали. У него в голове все путается, может, наврал. Да и слепой уже.

– А что случилось с ребенком?

– Умер. – Обух вздохнул, но не перекрестился. – Этого горя Марфуша не вынесла.

– Сколько же ей было тогда?

– Говорю же: шкица. Значит, рожала лет в пятнадцать. Если не раньше.

– Может быть, знаете ее фамилию?

– В нашем мире, господин Ванзаров, фамилия ни к чему. Но вот услугу, в оплату сведений, запрошу. Не возражаете? Благодарю. Так вот: как узнаете, кто повинен в смерти Марфуши, дайте знать. А мы уж справедливость восстановим. Тихо и аккуратно. Словно несчастный случай.

Поклонившись, Сенька пропал в ночи.

А Родион остался наедине со своей логикой. И хоть верил в ее непобедимую силу, рядом с Обухом она впервые показалась хиловатой. Что и говорить: логикой обуха не перешибешь.

Бриколь

Научиться попадать своим шаром в другие шары и класть их в лузы – это далеко еще не значит научиться и уметь играть на биллиарде.

Там же

1

Сфинкс расселся на валуне, как воробей на веточке. Тело птичье, лапы львиные, крылья в перьях, а ликом – девица. Мифическое создание красотой, честно говоря, не отличалось: нос прямой, губы узкие, лоб скошенный, да и прическа зализана хвостом. Никакого женского очарования, а приятности меньше, чем от мраморной статуи. В общем, несчастное создание. И характер у нее откровенно порченый, если не сказать мерзкий. Спросит – и глазом голубым зыркает, дескать, не ответишь – порву в пух и перья. Вредное животное, честное слово. И ведь загадки такие глупые, что и вспоминать не хочется. Чего только ей надо, откуда взялась.

Вдруг дева-птица расправила крылья, заверещала и потребовала ответить: что скрывает крепче ночи, затмевает ярче солнца и никогда не известно до конца. Вроде как отвечать на такой детский вопрос неудобно, а не ответишь – чего доброго, задушит. Крайне противное и неловкое положение, хоть беги, а некуда. Ноги одеревенели. Ведь не успокоится, так и размахивает крыльями. Отвечать надо. Выбирать ответ. А их два: смерть или любовь. Какой правильный? Эх, была не была. Родион и ответил. Сфинкс закатил глазки, словно птичка, каркнул и принялся стучать когтем по лбу юноши. Что совсем уже неприлично в пустыне. Вот птица глупая… Да что же она творит…

Родион выпал из сна, не понимая, где он. Вокруг ночь, тикают ходики, за окном покой, даже телег не слышно, откуда же… Частая дробь долетела из коридора, от входной двери. Гости пожаловали. Спрыгнув босыми пятками на мерзлый пол, Ванзаров подобрал жилетку и нащупал карманные часы. Стрелки уверенно показывали пять часов. Наверняка утра.

Грохот повторился. В тишине даже тихие стуки казались набатом. А эти – словно дом крушат на кирпичи. Всех соседей перебудят, потом разбирайся с домовладельцем.

Подобравшись к двери, храбрый юноша прислушался и как мог строго спросил, кто там. Приглушенный голос жалобно попросил впустить его.

Родион клацнул замком.

В мутном проеме двери нарисовалась длинная фигура. Курочкин явно был не в лучшей форме. Лишних пояснений не требовалось. Логика уже продрала глаза и, все еще зевая, оценила обстановку: что-то случилось. Тут и Желудю стало бы ясно – в такой час филеры в гости не ходят. А если ходят, то по причине. Безотлагательной.

На сборы потребовались считаные минуты. Не хуже заправского вояки Родион запрыгивал в брюки, заталкивал сорочку под пояс и сражался с рукавами пиджака. Рекорд не побил, но для гражданского чиновника сбор по тревоге был примерным.

Нежнейшим образом заперев замок, чтобы язычок не клацнул, и спускаясь по лестнице легче тени, Ванзаров заметил, как из-под соседских дверей уже пробивается свет. Все-таки разбудили. Спасаясь от гнева господина Крюкова, сыскная полиция дала деру. Хорошо, что у ворот ждал извозчик.

По заснувшим улицам, даже городовых не видно, пролетка неслась отчаянно. Ванзаров рта не открывал, что и не требовалось. Курочкин изливался покаянным монологом.

…Еще раз проверив все возможные ходы и выходы, Афанасий принялся за обильный ужин. За день беготни и дежурства в подворотнях молодой организм требовал вернуть долг. И Курочкин не жалел сил. Обильная пища расходилась по телу негой и благодатью, а самовар с вареньем стал последним аккордом в этой симфонии.