Мертвец

Это в голове у меня так сложилось, здорово, как в книжках, полторы недели придумывал. А в тетради по-другому всё получилось. Убого.

«Мой брат Сенька — урод».

Вот что я написал.

«Это всё из-за книжки».

Ещё добавил. И всё, как руки к столу прибили.

Мой брат хоронить мастер, а я даже в тетрадке писать не умею. Хорошо. А он ещё и боксёр, между прочим. Но в это даже человек из Костромы не поверит.

Я закрыл тетрадь, стал злиться. Я как-то кино посмотрел про одного человека, так он там так бесился, что весь дрожал и валил направо-налево предметы. Усилием злобы. Поглядит на стакан, а он об стену. А ближе к концу фильма он так научился злиться, что мог даже машины переворачивать.

Мне бы так хотелось.

Поэтому я ещё раньше стал тренироваться. Ставил на полку спичечный коробок и пытался его уронить. Пыхтел, напрягался до красноты, иногда даже в животе начинало болеть, иногда даже глаза чуть не выскакивали. Но коробок не падал. Не падал и не падал, даже и не сдвигался.

И в этот раз тоже. Ничего.

Вообще пока что все мои упражнения привели лишь к тому, что вместо двух минут в самом начале тренировок я могу злиться почти пять, но пользы в этом никакой.

Сегодня я думал рекорд повалить, но прозлился только три с половиной — в окно потянуло картошкой, такой как раз, как я люблю: если сначала её сварить в мундирах, а потом остудить и уже потом пожарить с луком. Хорошо бы ещё колбаса была тоже. Я бросил злиться, стал думать про колбасу, потом ещё одну книжку немного почитал. Но в колбасном аромате читалось тяжело, какая-то рассредоточенность наваливалась, думалось только про еду.

Читал ровно двадцать минут и отправился в большой дом.

Я живу в старом доме, а родители — в новом. Вообще раньше все жили в старом доме, он маленький совсем и чёрный, один угол в землю врос, а потом отец взял кредит и стал строить новый, тоже деревянный, но побольше и посветлее, со вторым этажом. Он его, правда, до конца пока ещё не достроил, но жить уже можно. Вот все и ушли туда, я тоже ушёл, хотя мне в старом доме больше нравилось, там тише. Отец хотел продать старый на дрова, но бабка развопилась, что из этого дома её отец на войну уходил, ну, как всегда, короче. Так и не продали. И оказалось у нас на участке целых два дома.

А потом мне надоело жить со своими родственничками, и я переехал обратно. Теперь один, это здорово. Свои две комнаты, свой чердак, на чердаке, как полагается, всякая рухлядь. Сети, кастрюли, древний комод, в комоде тоже с пустотой напряжёнка: прелые рыбацкие снасти, поломанный колокольчик, ошейник старый, намордник, какие-то ещё собачьи принадлежности, мелкие шкатулки, много алюминиевых ложек, гайки… Ничего ценного. Я надеялся, что хоть сам комод ценный, но потом выяснил, что он вообще самодельный да ещё и из фанеры склёпанный…

Не антиквариат. Ну да ладно с ним, с комодом, лучше немного о себе. Живу я один, обедать хожу к родителям. Нет, в случае чего я и сам могу приготовить себе яичницу, но…

Короче, я вылез в окно, отправился в большой дом и пробрался на кухню.

Картошка доходила под крышкой. Мать стояла возле стола и резала лук большим ножом, быстро так. Я устроился между холодильниками, приложился виском к гладкому металлу. У нас два дома и два холодильника. И тоже — один новый и один старый. Старый холодильник мне тоже больше нравится, он такой круглый и похож почему-то на американскую машину. Его нам бабушка подарила. Мы ей морозильную камеру, а она нам этот «ЗИЛ». Забавная вещь такая — между решётками радиатора до сих пор торчат жёлтые плавательные лещиные пузыри — это от её брата, дяди Вани, он известным рыбаком был. Я гляжу на эти пузыри, и мне как-то странно, чего-то в этих пузырях… не пойму что…

Мать дорезала лук, засыпала под крышку, несколько раз встряхнула. Теперь минуту выждать, и всё, можно обедать. Ну, или ужинать.

Я достал из холодильника аджику, банку с огурцами и устроился на углу, мать устроилась рядом.

— Сенька где? — спросила.

— Не знаю. Кажется, он змею нашёл.

— Змею?

— Угу. — Я приступил к картошке. — Гадюку. Двухметровую. Возле реки. Народ огороды окучивал, а она выползла сдуру. Наверное, от жары. А они её лопатами. Мортал комбат, короче…

Жареную картошку надо есть деревянной ложкой, так она гораздо вкуснее. Мать хорошо жарила картошку, у неё сковорода специальная, ещё дореволюционная. Чугун. На такой хоть сапог жарь, всё равно получится.

— На суши похоже, — сказал я.

— Что? — не поняла мать.

— Ну, змея. Суши когда показывают, они тоже такие, рубленые. Ну а наш Сенька пронюхал, ну и сама понимаешь. Сейчас, наверное, эту кобру скотчем обматывает. А потом её хоронить повезёт…

— Не за столом, — поморщилась мать.

Я пожал плечами. Можно было бы уже и привыкнуть. Но мать привыкнуть не хочет.

Так что Сенька только к темноте прибудет. Можно его не ждать.

— Ты бы хоть ему сказал… — начала мать в миллионный раз. — Чтобы бросил всё это… Похоронное. Все уже смеются…