Мертвец

Упырь понимающе кивал. Только с палаткой у него дело совсем не ладилось, заплёлся в шнурах. Ну, короче, дело не покатило, пришлось мне на помощь ему спешить.

Мы установили палатку рядом с сосной, затем Озеров опять всех созвал, и они рванули на Филькин ручей ловить раков.

А я нет, не хотелось мне, дежурил по лагерю.

Вернулись все уже ближе к сумеркам, раков не добыли, но довольные — о-го-го. Упырь тоже доволен.

Я развёл костёр, подвесил котелок с водой, накрошил в него смородиновых веток. Мы сидели и пили чай. Упырь был каким-то напряжённым, то и дело обжигался, а потом стал замачивать в кружке тульский пряник. А потом ещё умотал куда-то, к другим кострам, и неожиданно вернулся с гитарой.

Я раньше на гитару ходил, — сообщил он. — Ну, на классическую, конечно, но тот, кто освоил классическую гитару, тот после хоть на балалайке сыграет. Я много песен знаю…

Упырь подстроил гитару и принялся бренчать.

Это был всему миру известный рокерский репертуар, и про дурачка было, и про «всё идёт по плану», и про пачку сигарет, и про «милая моя, солнышко лесное» — всё, что надо. С костром всё что угодно покатит. Впрочем, и пел и играл Упырь хорошо, к нам даже подсели девчонки от соседних костров, штуки три. Слушали, смотрели на Упыря с восхищением. Девчонки всегда любят тех, кто на гитарах умеет.

Пел Упырь хорошо, но это уже ничего не решало.

— Давай спать, Денис, — сказал я.

И в подтверждение зевнул громко, так, чтобы всему лесу стало понятно, что спать я хочу смертельно.

Девчонки стали ныть и уговаривать, тогда я сказал, что они могут делать всё, что им заблагорассудится, а я лично — спать. Я спать хочу.

Они ещё долго сидели. Упырь пел, девчонки хихикали. Долго. Я даже, кажется, уснул по-настоящему.

А потом случилось то, что должно было случиться.

Вообще-то я не верил. Не очень верил. Не до конца верил. Что всё получится так легко. Что всё вообще получится. А оно получилось. Упырь просунулся в палатку, долго сидел у входа.

Потом спросил:

— Никит, ты спишь?

Я не ответил. Упырь повторил:

— Никит, ты спишь?

— Ну что?

— А ты знаешь дорогу?

— Куда? — Я сделал вид, что не понял. — Куда ещё?

— Туда, на провалы?

— Ну как… У нас все её знают. Только тяжело, конечно… Тяжёлый маршрут.

Захотелось пить. Сильно. Ночь, а жарко. Хотя и не ночь уже, светает. Часа четыре, наверное.

Пора.

Глава 24. Лосиный лев

Мы продвигались на север. У меня был компас, мы следовали за синей стрелкой, за остриём.

К провалам.

Можно было и без компаса: уже час как начался голубой с красноватыми пятнами мох — верный признак того, что скоро. Из провалов расползалась какая-то минеральная дрянь, и из-за неё мох приобретал такой цвет. Те, кто поднимался над нашими лесами на вертолёте, говорили, что провалы сверху похожи на озеро, на аккуратную сиреневую кляксу.

На самом деле я никогда не был возле самих провалов. У нас вообще мало кто к ним ходил, в основном только врут разное, вот как Вырвиглаз, к примеру. А бывать тут мало кто бывал — и далеко, и место гиблое.

Мы шагали на север, мох трещал и стрелялся, а Упырь болтал и никак не мог заткнуться.

— …Но туда мы так и не попали в тот год. Мы давно вообще собирались съездить туда, и папа и мама. Доминиканская Республика — это вообще рай, я книгу про это читал. Там можно ничего не делать, только лежать под пальмой и лежать, и пляжи там такие — дикие. Можно кататься на гигантских черепахах, есть черепахи, которым по триста лет, и в глубине их панцирей живут маленькие крабы. Там делают кокосовое масло, а кокосовое молоко даже в умывальники наливают. Самое главное, взять побольше средств от комаров, там здоровенные комары и кусаются…

Иногда я оглядывался, так, на всякий случай. Озеров уже наверняка отправился за нами. Он понял, что мы удрали к провалам, просчитал всё и спешил за нами. Озеров быстро по лесу ходит, я думаю, он может даже бежать. Но у меня всё равно есть время. Часа четыре или три.

Упырь болтал.

— …Я даже стал изучать испанский язык. Ты слышал про дауншифтинг? Это такие люди, они разбогатели, а потом плюнули на всё и уехали в Доминикану. Они живут в таких хижинах, ловят рыбу и ничего не делают…

Сначала я долго не мог понять, что это с ним. Нет, он, конечно, не отличался молчаливостью и раньше, но теперь вообще будто прорвало его. Наверное, он чувствовал. Люди чувствуют такие вещи, и не только люди, животные тоже. И всё время на меня поглядывал.

— …Но у папы тогда не получилось ничего, его как раз повысили, и мы никуда не поехали. А мама поехала на курорт. А я уж и не поехал, мне надо было в школу идти. Слушай, а если вдруг папа узнает, что мы сбежали, как он разозлится! Надо будет ему сказать, что мы случайно заблудились. Давай скажем, что ночью мы услышали, как в нашу палатку кто-то лезет, испугались и убежали, а потом в лесу заблудились…

Я молчал. Я не мог почему-то с ним разговаривать. Мне было противно. И жарко, пот всё время набегал на глаза. И с языком происходило что-то ненормальное, он стал разбухать у основания, а может, это мне уже просто казалось.