На секунду мне захотелось согласиться. Мне очень нравилось проводить время с Джаредом. Но потом во мне сработал инстинкт одиночки, и, не успев понять, что делаю, я сказала:
— Но лучше я поеду домой.
— Хорошо, — ответил он. — Обязательно переоденься во что-нибудь сухое.
Я пообещала, что так и сделаю, и мы закончили разговор. Я обхватила руками руль и уставилась на дорежу, стараясь не думать о том, что в голосе Джареда послышалась нотка обиды.
Я попыталась подумать о чем-нибудь хорошем. По крайней мере, можно было не спешить домой. Я могла заехать в кофейню, как и написала маме.
Но дождь лил как из ведра, и я внезапно поняла, что совершенно не хочу сидеть за столиком в промокшей одежде, ловить на себе изумленные взгляды людей и читать в их глазах немой вопрос: что она делает здесь одна на Новый год, когда всем положено развлекаться? Правда, объяснять родителям, почему я ушла с вечеринки, мне хотелось не многим больше.
Но куда еще мне было ехать?
Я уже собиралась подчиниться необходимости и отправиться домой, как вдруг услышала звук — судорожный, пронзительный звук. Неужели… это был чей-то плач?
Плакала какая-то женщина? Или, может, девочка? Было трудно сказать наверняка: на улице завывал дождь и ветер, в машине грохотал мотор.
Никого не было видно. Но звук мне не послышался, хотя бы в этом я не сомневалась. Он был настолько четким, что я могла различить каждый всхлип.
Но какая-то часть меня сопротивлялась этому голоску — по крайней мере, ставила его правоту под сомнение. Я ужасно ненавидела Лидию, но еще большее отвращение во мне вызывала мысль, что я слишком испугаюсь ее и позволю страху превратить меня в человека, которым я не хочу быть.
И я точно не хотела быть человеком, который не откликается на крик о помощи.
Я подумала, что — или кого — я могу там найти, и мое тело вздрогнуло от ужаса… но я все равно вышла из машины.
Снова оказавшись под дождем, я услышала плач так ясно, как будто девочка была от меня в паре метров.
Я засунула телефон в карман, подошла к краю поля, на котором виднелась комковатая земля, и начала вглядываться в заросли клевера.
Она определенно была где-то там.
— Эй! — прокричала я.
Ночь стояла не слишком темная. Облака не заслоняли лунный свет, а рассеивали его, так что по всему небу разливалось неясное свечение. В просветах между ними мерцало несколько звезд. Если бы на поле кто-то двигался, я бы это заметила. Значит, девушка не двигалась. Она была ранена.
Я шагнула в грязь.
— Эй? Кто вы?
Плач прекратился, как будто девушка не ожидала, что ее услышат.
— Вы в порядке? — крикнула я. — Где вы?
В ответ раздалось жалобное всхлипывание.
— Вы ранены? — Еще три шага вперед. Я держала в уме, что чистая дорога остается у меня за спиной. — Скажите мне, где вы! Я помогу вам!
Снова наступила тишина.
А что, если это, был не человек? Что, если это Лидия пыталась заманить меня в темноту? Может, она точно так же вытащила Кендру из дома посреди ночи? Если посмотреть на ситуацию объективно, никакой девушки тут просто не могло быть. Неужели завтра утром на дороге найдут мою машину, а на приборной панели — желтую розу?
Я сделала еще несколько шагов. Меня слепили холодные капли дождя и новый приступ ненависти.
— Мы же договорились! Ну, раз ты не выполнила свою часть сделки, я могу…
Я уже хотела повернуться и уйти. Но тут до меня снова донеслись рыдания, так что я заставила себя остановиться и пересмотреть свое решение.
В моей жизни было множество ситуаций, которых объективно просто не могло быть. Да, я не знала, кто плачет в поле, но это еще не значило, что плакал не человек.
Так что я двигалась дальше. Осторожно, медленно. Т]ри метра вперед. Еще три.
Я уже довольно далеко ушла от дороги, а раненой девушки по-прежнему нигде не было. Она все еще плакала, и мне все так же казалось, что она в паре метров от меня. Я звала ее миллион раз, но она не произнесла ни слова, даже «Помогите!» не крикнула.
Раз я слышала ее, она явно должна была слышать меня.
И уж конечно… она сказала бы что-нибудь…
Если бы была живым человеком.
Я остановилась и резко обернулась назад. Но стоило мне взглянуть туда, где осталась дорога, снова послышался плач…
И он снова звучал так, как будто раздавался прямо передо мной.
Что бы это ни было… девушкой оно быть не могло. По крайней мере, живой девушкой.
— Лидия, прекрати! — заорала я. — Уйди! Оставь меня в покое!
Стенания резко прекратились, как будто кто-то выключил пластинку.
Раздался смех. Раскатистый, звонкий, музыкальный смех.
И звучал он так близко, будто хохотавший стоял рядом со мной.