Мёртвая зыбь

— Антанта не поддержала, сволочь! — сказал гость.

— Немцев надо было, немцев…

— Видал я их на Украине, тоже, знаете ли, драпали от красных нах фатерланд. Что теперь говорить, надо было делать по-другому, по-умному.

Артамонов и Щелгачев переглянулись.

— А вот вы скажите, поручик, как же вы после всего докатились до «совслужа»? Интересно все-таки…

— Грустная история. Свалил меня в Орле сыпняк, на улице прямо с коня свалился. Приютило меня одно семейство, а то я бы в дороге непременно подох. Месяц провалялся в чулане. Еле поднялся на ноги… В Орле — красные. Наши драпают на юг — не догонишь. Добрался до Москвы. Там родственнички: «Уйди, ради бога. А то нам расстрел». Слава богу, приютила одна добрая душа, в Кунцеве. Помог ещё один человек: дал совет — поступай на службу, устрою, состряпал документы. И вот второй год служу экономистом, даже за границу послали… Вот она, жизнь…

Хозяин и Щелгачев переглянулись.

— Слушайте, вы, Колёсников, или как тебя… Давай начистоту. Ты не в Москве, а в Ревеле. Понимаешь? — И Щелгачев опустил руку в карман.

— Ну ладно, господа… — И Колёсников отчётливо произнёс: — «Санкт-Петербургский столичный ломбард, квитанция шестнадцать тысяч четыреста шестьдесят семь…»

— Покажите!.. — задыхаясь сказал Артамонов.

Колёсников достал из бумажника квитанцию и положил на стол. Артамонов сверил номер квитанции по своей записной книжке и с облегчением вздохнул:

— Господи, наконец!

— Александр Александрович жив, правда, чуть не умер от тифа, полтора месяца провалялся в больнице в Иркутске… Дайте-ка ножичек или ножницы…

Пока искали перочинный нож, Щелгачев наконец пришёл в себя от изумления:

— Ну дела! Столько времени ни звука. Вы уж простите меня, ради бога, поручик…

Вернулся Артамонов и положил ножик на стол. Колёсников осторожно подпорол подкладку пиджака и вытащил квадратный клочок полотна, исписанный цифрами.

— Шифр — книга Отто Вейнингера «Пол и характер», страница шестьдесят восемь…

— Давай мне, — сказал Щелгачев, — дело тонкое, где книга?

Артамонов дал ему книгу, и Щелгачев ушёл в другую комнату, чтобы не мешали.

— Ну, пока он расшифрует, скажите, дорогой, как там, что там?..

— Все узнаете из письма Политического совета МОЦР. Я рядовой член организации. Моё дело явиться, сдать письмо — и до свидания.

— Когда вы едете?

— Завтра. С вечерним поездом.

— Но все-таки расскажите, как там в Москве? Время есть. — Артамонов оглянулся на дверь комнаты, слышно было, как сопел Щелгачев.

— Ну что рассказывать. Нэп. Есть денежки — можно выпить, закусить. «Ампир», например, открылся…

И Колёсников, оживившись, рассказывал о Москве, прихлёбывая коньяк. Через двадцать минут вошёл Щелгачев и положил на стол расшифрованное письмо. Артамонов прочёл вслух:

— «Дорогие собратья! С радостью сообщаем вам, что МОЦР имеет прочную связь с группами монархистов в Петрограде, Киеве, Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону, Ярославле, Смоленске, Твери. Удалось установить связь с важными военными учреждениями, штабами, частями, коих не называем по понятным соображениям. Мы полагаем, что первое время не следует напирать на монархизм. Тактика такая: ярый монархизм внутри нашей организации и прикрытый извне. Приходится быть сугубо осторожным в солдатской среде. Будем стараться подчинить солдат влиянию командиров, верных нашему делу. Военному штабу нашей организации важно знать, какими вооружёнными силами можно располагать за границей. Из Берлина мы ожидаем не указаний, как действовать, а реальную помощь. Идёт подготовка к съезду всех наших организаций, но мешает нужда в деньгах. Необходимо установить прочную связь с вами, лучше всего через эстонскую границу, желательно устроить передаточный пункт на границе, а если нельзя, то через дипкурьеров дипломатической миссии…»

— Так… Завтра подробно обсудим.

— Почему завтра?

— Выпито немало, — смущаясь, сказал Колёсников. — В голове шумит.

— Верно. Да и нам надо позондировать почву у эстонцев… Но какая радость! Нашёлся Александр Александрович! Нашёлся! Выпьем за его здоровье!

И они выпили за здоровье Якушева.

Разошлись в полночь. Сначала ушёл Щелгачев. Затем собрался уходить Колёсников. Немного подождал, чтобы их не видели вместе.

— Хотя чего бояться? Тут — заграница. Ревель.

— Ну все-таки… Мы учёные. — И, наклонившись к уху Артамонова: — А Эрна у тебя ничего, хорошенькая…

Колёсников шёл, слегка пошатываясь, и Артамонов ещё долго стоял в подъезде, смотрел ему вслед. Он был очень доволен: наконец обнаружился Якушев.

17

Колёсников в Москве.

Он выстукивает букву за буквой на пишущей машинке, стараясь лаконично изложить суть дела, «без беллетристики», как любит говорить Старов.