Мертвая зыбь

Артамонову было нестерпимо скучно в Ревеле, он до сих пор считал его русским губернским городом, а не столицей эстонского буржуазного государства. Все его раздражало, даже крепостные стены и башни, Вышгород, по-эстонски Тоомпеа, административный центр, узенькие улицы старого города, здание ратуши со шпилем и флюгером, изображающим воина с алебардой, герб города и купеческой гильдии — белый крест на красном поле. Эстонские буржуа, как крупное купечество во времена Большой гильдии в пятнадцатом веке, считали себя хозяевами страны. И каково было это терпеть ему, Артамонову, офицеру гвардии его величества. Он и его друзья должны были заискивать перед новоиспечёнными министрами и генералитетом. Артамонов был уверен, что это ненадолго, что он ещё расплатится с этими господами за унижение. А пока надо было терпеть и вести скучную переписку с Берлином, Парижем, Варшавой, со штабом Врангеля, расквартированным в Сербии, с Высшим монархическим советом, с молодым и старым князьями Ширинскими-Шихматовыми, с Николаем Евгеньевичем Марковым, по прозвищу «Валяй, Марков», известным в прошлом скандалами в Государственной думе, членом Думы от Курской губернии, пользующимся теперь влиянием при дворе «Верховного». Как и Щелгачев, Артамонов люто ненавидел «адвокатишек» маклаковых и милюковых, болтавших о какой-то конституции, сидевших все-таки в Париже, а не в Ревеле.

В тот вечер Артамонов спешил домой. Он ожидал к себе Щелгачева, у которого были какие-то новости из Стремске Карловцы от людей, близких к Врангелю. И когда хорошенькая горничная Эрна открыла Артамонову дверь и сказала, что его ожидает господин, Артамонов был уверен, что это Щелгачев. Но он увидел совершенно незнакомого ему человека. Тот поднялся навстречу, вертя в руках какой-то маленький конверт.

— С кем имею честь?

— Позвольте для начала вручить вам письмо Варвары Николаевны… — сказал гость.

Артамонов машинально вскрыл конверт, пригласил гостя сесть и прочитал: «Милый, дорогой мой Юрий, это письмо тебе вручит Павел Петрович Колёсников, оказавший мне большую услугу. Какую — он сам тебе скажет. Слава богу, все обошлось… Обнимаю тебя, Христос с тобой, дорогой мой, береги себя ради светлого будущего. В.С.».

— Так… Стало быть, вы прямо из Москвы?

— Нет. Я ездил в Берлин по командировке, на обратном пути задержался на один день в Ревеле. Простите, явился в такой поздний час. Так удобнее для меня. Менее заметно.

— И вы возвращаетесь в Москву?

— Так точно.

— Значит, вы, как это у вас называется, «совслуж»?

— Да. Приходится служить.

— И вы рискнули посетить гидру контрреволюции?.. Ну что ж, я вам благодарен за весть о тётушке Варваре Николаевне. Она пишет, что вы оказали ей услугу.

— Незначительную. У Варвары Николаевны были неприятности с домкомом. Ну, я их припугнул, только и всего.

— Значит, в Ревеле вы проездом… Где остановились?

— В гостинице «Золотой лев».

В передней послышался звонок. Артамонов извинился и вышел в переднюю. Раздались негромкие голоса, затем Артамонов вернулся. С ним вошёл коренастый, невысокий блондин с седыми висками.

— Штабс-капитан Всеволод Иванович Щелгачев, — представил его Артамонов, — при нем можете говорить все, решительно все.

— Что, собственно, вас интересует?

— Прежде всего, как там живётся в Москве? Вы давно оттуда?

— Пошла вторая неделя. Я, как изволил вам докладывать, сейчас из Берлина.

— О… Так вы совсем свежий гость, — сказал Щелгачев. — Ну, как там в столице Совдепии?

— Подожди, Всеволод, — сказал Артамонов. — Такого гостя надо принять, как водилось у нас в прежнее время на Руси. Пожалуйте в столовую, я распорядился. Ничего особенного, знаете, как мы здесь живём, по-походному.

— Не откажусь.

Щелгачев и Артамонов переглянулись, и все трое перешли в столовую. Стол был накрыт не по-походному. Гостю налили большую рюмку. Чокнулись. Выпили по одной, по другой. Закусили ревельскими кильками.

Щелгачев спросил:

— Вы служили на военной службе, я полагаю? Или пошли по штатской?

— Я поручик. Служил в эту войну в запасном батальоне Самогитского гренадерского полка.

— По этому случаю надо выпить. Армейские, кстати сказать, перепивали нас, гвардейцев. — И Артамонов снова налил гостю.

— Я, должен признаться, выпущен был из Александровского училища в шестнадцатом году, в запасной батальон. Так что в германскую почти не пришлось воевать. Гонял запасных бородачей на плацу. Но зато в гражданскую повоевал. — И гость осушил рюмку.

Как-то незаметно перешли к воспоминаниям о походах, о марковской дивизии, о начальнике дивизии Блейше, которого доконала не пуля, а тифозная вошь, вспомнили Ростов-на-Дону, Харьков, Киев.

Веко у гостя дёргалось, и, видимо, не от вина.

— Это у меня память о контузии под Синельниковом… А в Киеве хорошо пожили. Зимой, в девятнадцатом. Была одна рыженькая из шантана, Зиночка…

— Эге, этак, если перебирать рыженьких да черненьких, мы, пожалуй, с вами, поручик, окажемся свояками… — смеялся Артамонов.

— В общем, пили, ели — веселились, посчитали — прослезились, — мрачно сказал Щелгачев. — А все-таки почему мы не дошли до Москвы?