Мертвая зыбь

Человек кивнул и повернулся. В этом месте в окно падали солнечные лучи, и лицо Власова оказалось на свету.

— Pardon, monsieur…

— Жан? Дюваль!

Они обнялись и долго стояли в изумлении.

А потом было то, чего следовало ожидать. Они сидели в крошечной комнатке — столовой, против Власова сидела пополневшая, похорошевшая Иветта, и у неё на коленях трехлетняя дочь… О многом могли говорить люди, которые не виделись больше восьми лет! Жан принёс из кухни бутыль вина в плетёной корзине, вино было из деревни, подарок свёкра Иветты к Новому году. Они выпили вино на радостях по случаю встречи. Больше всех говорил Жан, он всегда был разговорчивым собеседником.

— Я все тот же, — кричал он, хлопая по плечу Власова, — то есть не совсем тот. После съезда в Туре я стал членом Коммунистической партии, мы помогаем Советам всем, чем можем, и теперь, как в девятнадцатом и двадцатом годах, когда Мильеран, Клемансо — старый беззубый тигр — послали наших солдатиков и матросов на юг России и они вернулись оттуда красными!.. А ты? — Он вдруг заглянул в глаза Власову. — Ты, я надеюсь, не из этих господ, которые удрали из России от революции? Знаешь, время идёт…

Власов рассмеялся.

— Да, время меняется, и мы вместе с ним. Но я все такой же, как в те времена, когда мы встретились на заводе Аллэ и Камарг.

— Ну? Я знал, ты не из таких, чтобы менять убеждения, смотри…

Жан вскочил, открыл ящик стола и вытащил бумаги, похожие на облигации.

— Не думай, что я разбогател и хвастаюсь моими капиталами. Это выпустила Международная рабочая помощь, по двадцать пять франков штука, чтобы оказать денежную помощь советской власти.

Власов перебирал эти облигации, он был глубоко тронут.

Иветта молчала и только смотрела на него нежно и грустно.

Все было по-старому в этой комнатке, где он бывал столько раз восемь лет назад. Те же фотографии: Дюваль в форме пехотинца, его родители и Иветта. И только на камине снимок в рамке — черноволосый моряк в форме помощника капитана коммерческого флота с двумя полосками на рукаве.

— Муж?

Иветта кивнула и отвернулась.

— Где он? В плавании?

Она не ответила.

— В Индокитае, — ответил за неё брат. — Ты, конечно, обедаешь у нас? Иветта, дай мне малютку и марш на кухню!

— Друзья мои… Как это ни грустно, но есть обстоятельства… Я уезжаю завтра, и, клянусь вам, я не могу долго оставаться у вас. Не надо меня ни о чем спрашивать.

— Понимаю, — подумав, сказал Жан. — Это хорошо с твоей стороны, что ты нашёл время заглянуть к старым друзьям. Правда, Иветта?

Власов простился с Жаном. Иветта проводила его до станции метро. Они спустились к кассам. Шли молча. Перед тем как уйти, Власов обнял Иветту и пожелал ей счастливой жизни. Люди проходили не оглядываясь, они привыкли видеть в метро встречи и прощания влюблённых, но это было прощание навсегда.

Иветта поцеловала Андрея и быстро побежала к выходу. Он стоял неподвижно, пока ещё слышался стук её каблучков. Вздохнул и вышел на перрон. В вагоне немного пассажиров, подозрительных не было. На всякий случай, чтобы запутать след, Власов вышел на следующей станции, пропустил поезд, сделал две лишние пересадки, потом вышел на площади Оперы. Там он взял такси и поехал в гостиницу. Он размышлял о том, как себя держать при встрече с Марией Захарченко. Решил изображать сконфуженного подгулявшего провинциала.

В холле сидела Захарченко и делала вид, что углубилась в журнал. Он поздоровался, подошёл немного ближе, чем следовало, так, чтобы она почувствовала запах вина.

— Где шлялись, сударь?

— Париж, понимаете, закружился.

Она посмотрела на него злыми глазами:

— Мы ещё поговорим! Вы будете шляться по борделям, а мне вас покрывать!

«Поверила, — подумал Власов и успокоился. — Слежки не было».

В Москве он все рассказал Артузову. Тот нахмурился:

— Легкомысленно… Впрочем, все кончилось благополучно. А то, что за нас рабочий класс Франции, — это очень хорошо.

68

Вернувшись в ноябре 1926 года в Москву, Власов сообщил: