Мертвая зыбь

Гора должна была свалиться с плеч - и она свалилась, Олаф редко бывал так счастлив, как в ту минуту: Вик жив, с ним все хорошо, он не утонул, не замерз и, наверное, даже не простудился. Конечно, Олаф виноват, но совсем не так виноват. Конечно, так делать нельзя, но… искать Вика всю жизнь точно не придется. И обиды не было, только радость. А вот идти стало гораздо тяжелей, холод дал о себе знать, усталость навалилась - последний километр Олаф прошел еле-еле, шатаясь и спотыкаясь.

В Сампе никто не спал, и в клубе, и перед клубом горел свет, туда потихоньку подтягивались мужчины, которые искали Олафа на болоте, - в блестевших от воды плащах, с тяжелыми электрическими фонарями… Он заметил лицо мамы в освещенном окне клуба - и оно тут же исчезло, упала занавеска: должно быть, мама побежала его встречать. Вообще-то никто не сердился: Олафа раза три хлопнули по плечу, пока он подходил к клубу, и шутили, и улыбались - радовались.

Но первым навстречу Олафу из клуба вышел Матти. Он вовсе не радовался (потом Олаф понял, что радовался, конечно, просто не считал нужным это показать), лицо его было злым и презрительным. Олаф краем глаза увидел отца, тоже в мокром плаще, но без фонаря, с откинутым капюшоном, - тот бежал к клубу и улыбался.

- Скажи мне, каким местом ты думал? - спросил Матти, не повышая голоса. - Какого черта три общины всю ночь ползали по болоту под дождем? Ради чего твоя мать чуть не лишилась рассудка, а?

Наверное, стоило помолчать. Но то чувство вины, которое водило Олафа по болоту всю ночь, не могло сравниться с этим, маленьким, чувством вины - за то, что его искали. За то, что за него волновались. Он ведь не винил Вика в том, что тот потерялся.

- А зачем меня искали? Я бы и сам дорогу нашел, - ответил Олаф, с вызовом глянув Матти в лицо.

Матти его ударил. Не сильно, открытой ладонью по щеке, больше унизительно, чем больно, - но Олаф и без этого еле стоял, а потому не удержался, слетел с ног и плюхнулся в глубокую грязную лужу. Да еще и не сразу смог подняться.

Дальнейшего он от отца не ожидал. Отец считался человеком мирным, даже чересчур, старался избегать конфликтов, в ссорах всегда первым искал примирения и вообще слыл миротворцем. А тут… Он и не сказал ничего, просто подбежал и врезал Матти кулаком в подбородок, а кулак у отца был еще тот, да и силищей он обладал неимоверной - Матти отлетел шагов на пять и навзничь повалился на землю. И тоже не сразу смог встать.

Олаф думал, они подерутся, что Матти этого так не оставит. Он всегда недолюбливал отца, всегда отзывался о нем с презрением, давал едкие советы, как надо растить сыновей… Но Матти поднялся - легко, одним движением, хотя был далеко не молод, - потрогал челюсть, смерил отца взглядом и сказал:

- Пусть так. Будем считать, что и ты, и я поступили по справедливости.

По дороге к дому мама со слезами беспорядочно целовала Олафа в лицо, мяла в кулаке его волосы, прижимала голову к себе. Отец был мрачен, но на Олафа не сердился нисколько - переживал, наверное, из-за Матти.

А дома, когда Олаф наконец-то улегся в теплую постель (Вик даже не проснулся!), отец пришел к ним в спальню, присел на краешек кровати.

- Тебе, конечно, не стоило уходить от ребят, потому что ты был старшим. И, конечно, тебе надо было пойти в Сампу за помощью, вместе со всеми. Потому что глупо действовать в одиночку: даже если ты виноват, в этом нет никакого толку. Ведь смысл был не в том, чтобы успокоить совесть, а в том, чтобы найти Вика, верно?

Олаф кивнул - говорить он совсем не мог, голос сел окончательно.

- Но я все равно тебя понимаю. И… Не знаю, но мне кажется, ты молодец. Может быть, и глупо вышло, но ты поступил как мужчина, как старший. Только в следующий раз… в общем, верь людям, не бойся опираться на людей. Никто ведь не переломился, когда тебя искал. Это нормально, понимаешь? Когда люди все вместе, когда помогают друг другу в беде.

«Не переломился» - это было одно из любимых словечек отца…

- Пап, - прохрипел Олаф, - но зачем? Зачем? Я бы сам вышел, я не терялся!

- Вик тоже не терялся. Но ты же его искал, правда? - усмехнулся отец. - Спи.

Олаф проболел после этого больше двух недель, успел прочитать «Ромео и Джульетту», но нисколько не впечатлился - скучная оказалась пьеса, как и ожидалось. Вик лип к нему еще больше и еще сильней надоедал. Пожалуй, Олаф вынес из этой истории только одно: быть старшим - не привилегия, а ответственность. И как бы он ни ненавидел Матти, как бы ни хотел обвинить его хоть в чем-нибудь, но именно тогда задумался о том, что Матти - всегда старший, всегда ответственный. Наверное, это тяжело - всегда за всех отвечать.

____________________

Собранные вокруг печки камни еще не остыли, но Олаф все равно развел огонь - чтобы тепла хватило до утра. И на этот раз собирался закрыть вьюшку, чтобы тепло не вытянуло наружу слишком быстро.

Он сложил тщательно записанный протокол вскрытия в папку и взялся за журнал экспедиции, забравшись под полог из спальников - чтобы было теплее.