Мертвая хватка

– Дороги есть даже на Колыме, – сказал Пигулевский и, подумав, добавил:

– В некотором роде.

– Вот именно, – сказал Илларион. – Ладно, рассказывай, как найти твоего графа, он же садовник.

– А что я с этого буду иметь? – быстро спросил Пигулевский.

– Половину расходов на бензин, – не растерялся Илларион.

Марат Иванович обозвал его нахалом и, ворча, принялся рисовать карту на обороте какого-то старого, еще брежневских времен, плаката.

* * *

У оперативника было длинное лило, состоявшее, казалось, из сплошных острых углов – острый длинный нос, острые скулы и острый, почти карикатурный подбородок. Глаза у него тоже были острые и холодные, как два торчащих из подтаявшего сугроба осколка бутылочного стекла. Не было в них ни доброжелательности, ни желания помочь любой ценой, и под взглядом этих равнодушных глаз не имевшая до сих пор опыта тесного общения с милицией Анна вдруг почувствовала себя до крайности неловко, будто сама была в чем-то виновата и не жаловаться пришла, а явилась по повестке на допрос.

В углах тонкогубого рта оперативника можно было без труда разглядеть скептические складки, которым оставалось всего ничего, чтобы превратиться в гримасу откровенного неудовольствия. По всей видимости, оперативник считал, что имеет дело с очередной вздорной бабой, явившейся попусту отнимать его драгоценное рабочее время.

– Итак, вы утверждаете, что яблоню у вас украли, – сказал он с таким выражением, будто намеревался вот-вот, буквально сию минуту, уличить Анну во лжи. – Выкопали ночью и увезли, так?

– Совершенно верно, – ответила Анна. Из-за неловкости, которую она ощущала, ответ прозвучал излишне независимо и резко, едва ли не с вызовом.

Оперативник протяжно вздохнул.

– Но вы же сами сказали, что на месте яблони остался пень. Как вас понимать? Может быть, вы сначала сами разберетесь, выкопали ее или спилили на дрова? Скажем, сторож замерз и решил погреться…

– В том-то и дело, что это не тот пень! – горячо воскликнула Анна. Оперативник поднял брови, изображая вежливое удивление, и Анна почувствовала себя полной идиоткой. – Это не тот пень, – упрямо повторила она, не зная, что еще сказать.

– Выходит, кто-то выкопал яблоню, а на ее место посадил пень? – в голосе оперативника звучала откровенная насмешка. – Прямо Агата Кристи! Не слишком ли сложно, как вы полагаете? Выкорчевать взрослое дерево, да еще ночью, тайком, – это такая работа, какой врагу не пожелаешь. А тут еще и пень надо посадить, да так, чтобы было незаметно, что тут кто-то рылся! Это же физически невозможно – в темноте, через забор… Или вы подозреваете охрану?

– Это ваше дело – подозревать, – сердито сказала Анна, чувствуя, что ничего не выходит.

Оперативник снова длинно вздохнул и без нужды переворошил лежавшие на столе бумаги.

– Ну вот что, – сказал он наконец, отбросив насмешливый, деланно вежливый тон. – Если вы будете настаивать, заявление я у вас приму, тем более что, как вы говорите, дерево это не простое, а… Простите, как вы выразились?

– Памятник живой природы, – повторила Анна и сама почувствовала, как глупо и неуместно это прозвучало. – Всероссийского значения, – добавила она упавшим голосом.

– Вот именно, – сказал оперативник. Он уныло покивал длинным носом и потер ладонью подбородок. – Тяжелое положение, – сказал он вдруг. – В городе такое творится…

Воруют машины по пятьдесят тысяч долларов, и доллары тоже воруют, в подъездах грабят… Да что там – грабят!

Убивают и фамилию не спрашивают. А вы говорите – яблоня. Нет, если угодно, можете написать заявление, будем разбираться, но шансы на успех… – Он развел руками. – Если честно, шансов никаких. Не думаете же вы, что злоумышленник потащит ваше дерево в аэропорт или, скажем, на вокзал. Нет, оно уже давно на месте назначения – либо в поленнице, либо в чьем-то саду, что мне лично кажется крайне маловероятным. Ну, допустим, я поверю в эту вашу историю с пнем, который, как вы утверждаете, от другой яблони. Да мне необязательно в это верить, это же очень легко установить. Допустим, я начну раскручивать охрану ботанического сада, допустим даже, что кто-то признается; мол, получил энную сумму от неизвестного мне лица, каковое ночью погрузило поименованное дерево в автомобиль, номера которого я не разглядел, и увезло в неизвестном направлении…

Ну и что? Легче вам от этого станет? Да и не признается никто, улик-то никаких. Вот так обстоят дела, если честно.

При всем моем сочувствии к вашему.., гм.., горю помочь вам ни я, ни кто бы то ни было другой просто не в состоянии. Это я вам неофициально говорю. А официально, повторяю, вы вправе подать заявление, а я не вправе его не принять. Ну, так как?

Анна растерянно молчала. Это были именно те слова, которых она больше всего боялась. Пока оперативник ерничал, играл бровями и отшучивался – в общем, что называется, вертел вола, – у нее еще оставалась какая-то надежда, что, натешившись всласть, он все-таки поможет. Но теперь все вещи были названы своими именами, и разговаривать стало не о чем.