Мёртвая и Живой

Визит царицы мира мертвых не мог закончиться радостным пиром, он закончился поминальными столами.

Что именно случилось возле золотого жертвенного камня, на котором собирались проткнуть витым кинжалом сердце белявого новорождённого пятнадцать лет тому назад, достоверно никто и не знал.

В памяти эблаитов остались только смерти их соседа, брата, жены, сестры или отца.

Сто тридцать мертвых горожан вынесли на утро из домов, когда в Эбле последний раз заметили птицу, да и заметили не все. Уж слишком маленькой она была, не более жука или бабочки.

Крошечная птичка влетела в окна зиккурата, когда зеркальные жрицы успели занести кинжал над трепыхающимся сердечком под ребрами мальчика… а что случилось дальше – великая тайна.

Седой старик Ияри – учитель и наставник зеркальных жриц – присутствовал в тот час в зиккурате, но и он молчал. Вот уж пятнадцать лет молчал о том событии.

Одни толковали, мол это он мальчонку защитил от жриц с Эрешкигаль. Другие противились – Ияри слишком слаб и стар, чтобы противостоять своим ученицам. А свою рану старец получил, отбиваясь от Эрешкигаль, которая в ту ночь, рассерженная, что белявого не принесли ей в жертву, забрала сто тридцать неповинных душ вместо одной.

Народ судачил, перешептывался, но быстро город озаботился хлопотами погребения ста тридцати погибших из-за малой птички. Сам царь Индиллим с супругой и дочерями присутствовали на церемонии сожжения, а каждому дому, потерявшему мужчину старше шестнадцати лет, царь повелел выплачивать содержание рисом и мясом.

Лилис и Лилус семь закатов резали на золотом камне мулов и лошадей, ублажая Эрешкигаль. Лисьи патрули – стражники с натренированными степными лисицами на поиск птицы – усилили контроль на границе, в городе, и на рынке.

Без досмотра минимум тремя животными никто за городские стены не впускался, а самым ценным оберегом стал отрезанный хвост лисы на шее или мумифицированная морда. Если кто надевал такую, то лишь пытаясь демонстрировать, что вся его одежда лисицей провоняла и никакую птицу за шиворотом он не скрывает.

Однако, с той самой ночи, когда белявый выжил, сам он стал изгоем. И на то у жриц и учителя Ияри нашлись свои противоположные мотивы – у женщин была веская причина ненавидеть мальчишку, а у учителя была своя причина – заботиться о нем.

– Стражники переходят все допустимые границы, – кричал царь Индиллим на зеркальную жрицу Лилис, отворачиваясь от окна высокой башни, откуда только что смотрел, как лисий патруль раздел до нага трех женщин, обыскивая их.

Горожанок бросили лицом о камни мостовой, пока лисицы проводили обыск, царапая медными впаянными в ногтевую ткань засечками когтями, их спины в кровь, получив команду «копать».

– Что ты молчишь? – выплеснул Индиллим вино в лицо прислужника, а кубок швырнул прочь за ставни. – Сто тридцать мертвых эблаитов! А белявый мальчишка выжил! Твой спектакль зашел слишком далеко, Лилис!

– Наш, – поправила его жрица, поднимаясь с золоченого стула высотой с лошадь.

– Наш..? – напрягся Индиллим, – я в твои дела не лезу! А ты не лезь в мои!

– Я не о тебе, мой царь. Я о себе и моей сестре. Это было наше решение. Мое и Лилус.

– Решение вы приняли! Где кубок?! – пнул царь прислужника стопой ноги, чтобы наливал вина до краев. – Лучше бы достойно несли свою службу. Эрешкигаль гневается на Эблу. Мало вам мулов? Мало служек?! Ребенка удумали на алтаре зарезать! Вот она и воспротивилась! Вот и убила больше сотни!

– Он белявый, мой царь. Кожа его прозрачна, как бумага. Глаза текут, как вода. У него нет ресниц и бровей, – произносила Лилис баюкающим тоном каждое слово, совершенно не опасаясь Индиллима. – Младенец словно снег вместо пыли Иркаллы. Он как черные светила на серебре небосклона. Рождение белявого – дурное предзнаменование. Еще одно.

– Еще одно? – пошатнулся Индиллим.

Жрица, окутанная прозрачными тканями и драгоценными сияющими браслетами вокруг запястий и лодыжек приближалась к своему царю. Напротив ее сестра близнец синхронно повторяла каждое движение. Души женщины были соединены материей, что не различит ни одно живое око, что существует за пределами знаний поданных жриц о мире.

– Белявый – второе предзнаменование о конце света, наш царь, – произнесли одновременно женщины, и Индиллиму показалось, что у него звенит в ушах. – Как только алое перо появится за стенами царства, случится страшная беда. Придет всему конец.

– Всему конец… – еле ворочал языком Индиллим, – но вы же… – опрокинул он кубок, проливая вино по золой нити своих одеяний, – вы…

– Мы, – снова прозвенело у него в голове, – то били мы…

– Мы… – еле слышно согласился Индиллим. Стирая с бороды вино он отмахивался от видений крови на своих руках, а не гранатового забродившего сока, – мы сделали, что должно… Конец наступит, ежели царица сына не родит. Ваши боги молчат, великие жрицы. Они не исполняют обещание о сыне…

– Они ответят, о великий Индиллим. Ты не терпелив. Тебе предсказано, твоим шестнадцатым ребенком станет сын от женщины, которой в этом мире нет.

– Но где она?! В Иркалле?! Я любую достану, только скажите, где ее искать?!