Мёртвая и Живой

– Угощайтесь фруктами и вином, – посмотрела она на служанок и стражников. – Все до одного. Испейте из наших кубков за здравие ваших жриц и их верного учителя Ияри!

Поклонившись головой в сторону Ияри, она указала жестом на нарядный, усыпанный яствами стол.

Отказаться от приглашения никто не осмелился. Служанки и стражники принялись по одному подходить к столу, делая глоток из кубка, отрывая ветви розового винограда и надкусывая персики.

– Всем вон, – велела старшая сестра, – всем, – гаркнула она на самого преданного стражника и свою служанку.

Как только в зале остались Ияри и родители с младенцем, Лилис и Лилус вернулись к жервеннику и принялись начитывать слова, которые читают на погребении мертвых.

Тавика рыдала на полу изо всех сил призывая к помощи Эрешкигаль. Она не знала более пяти строк гимна, но верила, что как мать, та поймет ее. Всем известно в зиккурате, что у Эрешкигаль нет детей, но Тавика верила, что все иначе. Что где-то глубоко под вихрями пустынь, в подземном царстве Иркалла у Эрешкигаль родился принц или принцесса.

Какая женщина откажется стать матерью? Как не спасет свое дитя любой ценой, пусть даже платой станет жизнь?!

«Услышь меня, Эрешкигаль! Яви милость моему сыну! Дай жить ему много закатов! Ускорь мои, но сохрани его!»

Ияри видел, как разгневаны близнявые жрицы. С какой отрадой они готовы проткнуть витым кинжалом сердце малыша. Злились они на него – на дерзнувшего им старца, а злобу собирались выместить на малыше с огромным удовольствием отправив его в Иркаллу.

Старик поднял голову к оконцу, когда по векам его ударил солнечный луч. В арочном проеме замерла и словно б оставалась на месте крошечная птичка. Крылья ее работали столь яростно, что и не разглядеть их. Один лишь изумрудный клюв виднелся. И тельце отражало солнце Эблы, словно малахит.

– Эрешкигаль… – выдохнул Ияри, когда занесенный жрицами клинок прошел сквозь кожу, сухожилия, и алыми каплями окропила личико младенца, переставшего кричать.

Слыша хруст втыкаемого кинжала, Тавика упала без чувств, но супруг ее Афтан, как остальные в зале, не сводил взгляда с крошечной колибри.

Птичка влетела в зиккурат и замерла над жертвенным камнем. Жрицы не смели пошевелиться. Лишь капли пота хлынули с виска Лилис, упав на золоченый пол.

– Эрешкигаль, – повторил Ияри, отодвигая ладонь, которой закрыл младенца. Ладонь, из которой торчал витой кинжал, воткнутый жрицами, – младенец будет жить.

Птица несколько раз чирикнула, пока улыбающийся мальчик пробовал до нее коснуться. Скорее всего он и видеть ее не мог. Но просто знал, что птичка где-то тут. Витает в воздухе, как только что витала смерть над ним. И то, что он получил сегодня право жить, не означает, что угроза миновала.

То лишь отложенная казнь, но не отмененная.

Когда колибри вылетела через оконце, той рукой, что была не поранена, Ияри завернул младенца в рогожу с каплями его собственной крови, и передал Афтану.

– Богиня смерти хочет, чтобы ребенок жил. Я нарекаю его именем Раман, что означает «любимый». Живые были против, но мертвая высказала свою любовь, явившись. Спустя две тысячи закатов ты приведешь его в мой зиккурат, я сделаю его учеником. А ежели он не проснется завтра, на этом камне будешь ты, Афтан.

– Он проснется… проснется, Ияри… Я молока ему не пожалею, самого жирного, – расталкивал Афтан Тамику, всучивая ей ребенка.

– Тогда ступай, Афтан. Сегодня Эрешкигаль пришла к нам не за мертвыми. Она пришла ради живого.

Ияри радовался, что никто не умер в тот рассвет. А его рука… что ж, она служила ему столь много тысяч закатов – всех не пересчитать. Пускай теперь и отдохнёт, став единственной жертвой в зале жертвоприношений.

Вот если бы спустя несколько часов по городу не понеслись дурные вести о смерти ста тридцати человек, день вообще мог бы считаться светлым. Но в домах то в одной стороне города, то в другой простились с жизнь сто тридцать женщин и мужчин.

Сто тридцать человек, что были в зале зиккурата и угощались тем вином, что даровали жрицы.

И в смерти их винил себя Ияри.

Ведь это он припомнил жрицам тайну, которую знал лишь один эблаит. Все еще живой Ияри.

Каких же монстров вырастил Ияри из девочек-любимиц? Из Ночных Лилий, спасенных им, как сейчас спасённым стал еще один младенец?

Глава 4.

Получив задание Ияри – восстановить родственные связи царицы Эрешкегаль – Раман провел более ста закатов в темноте и мраке подземелий, где хранились архивы клинописных глиняных табличек.

Раман любил темноту. Во мраке его белая кожа казалась ему темной, такой же, как у остальных. Свет лампадки на оливковом масле не обжигал до волдырей и боли, как обжигало солнце, а кроме кукурузной лепешки, бурдюка с водой и тишины Раман ни в чем и не нуждался, уходя с головой в мир древних текстов.