Мерцающий огонь

Но Германия продолжила свою военную кампанию.

Британский кабинет министров вновь собрался поздно вечером в субботу и постановил, что на следующий день в девять утра Великобритания предъявит Берлину твердый ультиматум. Если в течение двух часов Германия не ответит, тем самым она ознаменует начало войны.

Гитлер не ответил.

3 сентября 1939 года в 11:15 утра премьер-министр обратился к нации.

Вивиан села на диван рядом с двумя своими соседками, Джоанной и Элис, чтобы послушать воскресную утреннюю передачу. Элис, самой младшей из них, был всего двадцать один год, и она твердо верила, что Чемберлен ведет переговоры о мире. Повторяла раз за разом: «Все будет хорошо. Я точно знаю».

Но Вивиан всегда была прагматичной реалисткой. Накануне, катаясь на велосипеде, она видела, как мужчины копали в Гайд-парке траншеи. А вернувшись, обнаружила под дверью листовку с заголовком: «Что делать во время воздушного налета». Она не сомневалась, что молодые люди ее страны скоро отправятся на войну – и ничего хорошего ждать не приходится.

Наконец премьер-министр заговорил. Услышав его голос, Вивиан почувствовала облегчение – хотя бы с неопределенностью вот-вот будет покончено.

– Сегодня утром, – начал Чемберлен, – посол Великобритании в Берлине вручил правительству Германии заключительную ноту, в которой говорится, что, если к одиннадцати часам мы не получим от них ответа о готовности немедленно вывести свои войска из Польши, то будем считать, что наши страны находятся в состоянии войны. Сейчас я вынужден вам сообщить, что ответа мы так и не получили, а значит, мы вступаем в войну с Германией.

Безутешно заплакав, Джоанна положила голову на плечо Вивиан, а Элис сильно, до боли сжала ее руку.

Последовала серия объявлений. Сказали, что с этого дня по ночам необходимо соблюдать светомаскировку. Свистки и клаксоны строго запрещались: их могли принять за сирену воздушной тревоги. Лондонское метро планировали использовать для транспортировки, а не в качестве бомбоубежища. Также людям рекомендовали всегда и везде носить с собой противогазы.

Почти сразу неподалеку завыла сирена воздушной тревоги – этот звук скрутил живот Вивиан обжигающим ужасом. Элис и Джоанна, застыв, молча уставились на нее – как будто у нее были ответы.

– Что происходит? – спросила Элис. – Этого не может быть. Наверное, это часть объявления? Чтобы мы знали о начале войны?

Вивиан встала с дивана, подошла к окну и распахнула его. Сирена зазвучала громче, а взор приковывали большие серебристые заградительные аэростаты. Похожие на гигантские надувные торпеды, они поднимались в небо по всему городу. Внизу, на улице, люди отчаянно бежали кто куда. Из-за угла, размахивая руками, вышел военный в стальном шлеме и крикнул:

– В укрытие!

– Боже мой, это не учебная тревога, – сказала Вивиан, закрывая окно. – Должно быть, приближаются бомбардировщики. В брошюре говорилось, что у нас около пятнадцати минут, чтобы добраться до укрытия.

В крови вскипала паника, но она старалась держать себя в руках – обе ее соседки рыдали.

Она трижды хлопнула в ладоши, чтобы привести их в чувство.

– Ну же, поднимайтесь. Хватайте противогазы и куртки. В подвале наверняка будет прохладно. Я выключу газ и наполню ванну водой.

Так учили в листовке.

– Давайте. Живо!

Девушки вытерли слезы и засобирались. Вивиан спешно готовилась покинуть квартиру, думая о своей сестре. Что происходит в Бордо? Объявила ли Франция тоже войну Германии? Она решила написать Эйприл и уговорить ее вернуться домой как можно скорее. Но дойдут ли письма – в военное-то время? Вивиан понятия не имела, чего ждать.

Несколько минут спустя они уже торопливо спускались по четырем лестничным пролетам в подвал, где собрались десятки людей – все жильцы дома. Потолок оказался низким, но как бы сыро и тесно здесь ни было, компания соседей действовала успокаивающе. Под землей Вивиан чувствовала себя в гораздо большей безопасности, чем на верхнем этаже здания.

Люди почти все время молчали. Если кто-то и переговаривался, то только шепотом – все прислушивались и ждали, когда тишину прорежет гул самолетов и свист падающих бомб. Даже Элис и Джоанна перестали плакать. Они держались стоически, смело.

В эти тихие, напряженные мгновения Вивиан о многом сожалела. Больше всего она думала о Теодоре – что, если сегодня это здание рухнет им на головы? О, почему она попросила его уйти той ночью? Если близится конец света, наверное, стоило взять от жизни все? Разве не об этом они говорили? А теперь? Неужели она могла умереть, так и не узнав, каково это – быть любимой таким мужчиной, как он?

Примерно через пятнадцать минут прозвучал сигнал отбоя воздушной тревоги, и она мысленно вознесла Богу благодарственную молитву за то, что доживет до следующего дня. Все в подвале вздохнули с облегчением.

– Вероятно, это была учебная тревога, – предположил кто-то, вставая.

– По крайней мере, теперь мы знаем, что делать.