Меридон

При этих словах я рассмеялась, несмотря на то что в голове у меня стучало. Взяла Перри под руку, и мы пошли попрощаться с княгиней. Сэр Ричард стоял, склонившись к ее креслу, когда мы подошли. Он с улыбкой взглянул на меня из-под выгнутых бровей.

– Убегаете, чтобы побыть немного наедине? – язвительно спросил он.

Княгиня рассмеялась и стукнула его по руке веером. Ее обвисшие щеки затряслись, маленькие глазки сверкнули.

– Будет, сэр Ричард! – произнесла она глубоким звучным голосом. – Не дразните молодежь! Я ведь увижу вас завтра вечером при дворе, дорогая? – спросила она меня.

Я присела в реверансе, который сочла достаточно глубоким.

– Нет, ваша светлость, – сказала я. – Не завтра. Я буду представлена в конце месяца.

– В качестве новой леди Хейверинг! – провозгласил сэр Ричард. – Как ослепительны вы будете в бриллиантах Хейверингов!

Живот у меня свело от чувства вины, словно это я взяла драгоценности Клары, мое лицо вытянулось, но Перри нас вовсе погубил. Он так расхихикался, что ему пришлось вытащить платок с монограммой и замаскировать смех кашлем. Мы повлеклись прочь от княгини в смятении и еле добрались до двери, прежде чем рухнули от смеха в холле, где нас никто не мог услышать.

– Откуда он узнал? – спросила я.

Перри прислонился к обитой голубым атласом стене, пытаясь отдышаться.

– Бог его знает! – беспечно отозвался он. – О таком как-то становится известно. И как раз когда я их выручил, Сара!

– Как раз, – тихо произнесла я.

Наш экипаж подали, Перри помог мне забраться в него. Я спрятала руки глубоко в меховую муфту и подняла ее к лицу, чтобы вдохнуть теплый запах меха.

– Хлебни, – предложил Перри, вытащив из кармана фляжку.

Я осторожно сделала глоточек. Он ударил по моему горлу, обжигая его, как огнем.

– Что это? – спросила я, глядя на него сквозь выступившие слезы.

– Голландский джин и бренди, – ответил Перри, отпив из фляжки. – Огонь. Мы это называем «голландец с французом». Ума лишаешься, правда?

– Да, – сказала я.

Экипаж рванулся вперед, колеса скользили по льду между булыжниками мостовой.

Я кивнула и откинула голову на подушку сиденья. Закрыла глаза и задремала. Когда экипаж остановился, мне пришлось опереться на руку Перри, чтобы подняться на крыльцо и зайти в дом, где меня ждала Сьюэлл, моя горничная, готовая помочь мне переодеться в дневное платье.

– Меня мутит, – сказала я.

Горло у меня отекло еще сильнее, я охрипла.

Сьюэлл взглянула на меня.

– У вас нездоровый вид, мисс Сара, – сказала она. – Принести вам поссет? Хотите отдохнуть?

Я помолчала, глядя на кровать, застеленную чистыми белыми простынями. Девчонка, которой я была прежде, могла прошагать весь день за фургоном, а потом весь вечер ездить верхом, чтобы заработать на жизнь. А теперь тело мое переполняла усталость, а душа была измучена.

– Да, – сказала я. – Расстегните мне пуговицы на спине, и я посплю. Я нигде не обещалась быть до вечера.

Я забралась под прохладное одеяло, села и выпила поссет, который принесла горничная. Заснула я сразу, но, вздрогнув, проснулась, когда она пришла разжечь у меня камин.

– Пять часов, мисс Сара, – сказала она. – Ее милость вернулась, переоделась и снова уехала. Сказала, что вы с лордом Перегрином можете последовать за ней во втором экипаже. Я сказала ей, что вы прилегли.

Я кивнула. Откинула одеяло – оно показалось мне тяжелым, руки мои ослабели. Я спустила ноги на пол, и половицы словно поплыли подо мной.

– У меня лихорадка, Сьюэлл, – глупо сказала я. – Я слишком больна, чтобы куда-то ехать. Попросите лорда Перегрина извинить меня. Я сегодня останусь в постели и завтра буду здорова.

Веки у меня горели. Я упала обратно на подушки.

– Вы будете обедать здесь, у себя? – равнодушно спросила горничная.

– Нет, – ответила я.

Когда-то я была голодной маленькой нищенкой. Сейчас мне казалось, что я больше никогда не захочу есть.

– Нет. Принесите мне лимонада, а потом, пожалуйста, дайте поспать.

Я слышала, как она гремит кочергой по каминной решетке, потом скрипнула половица, когда горничная пошла к двери. Очень смутно я уловила ее разговор с Перри, а потом звук стал доноситься до меня волнами, как море, как прибой в тот последний день в Селси.