Мерецков

Все вскочили, надо было уносить ноги. Бежали по одному, по двое меж высоких поленниц дров и штабелей бревен, прыгали через заборы и ныряли в боковые проходы. Сзади верещали полицейские свистки, слышался топот подкованных сапог. Переулками и садами, задыхаясь от быстрого бега, Кирилл мчался в сторону железной дороги, рядом бежал еще кто-то. Остановились неподалеку от Александровского вокзала, прислушались. Тишина… И тут Кирилл разглядел, что это студент, который только что выступал.

Лишь в полночь они пробились на городскую окраину — на квартиру рабочего Микова, знакомого студента-оратора. Там заночевали. Утром студент ушел, а Миков усадил Кирилла за стол, и они долго беседовали.

Миков расспрашивал Мерецкова о его родине, близких. Кирилл охотно рассказывал о Назарьеве, о семье. В свою очередь Миков поведал о своей жизни, о том, что работает на граммофонной фабрике. Разговор постепенно перешел на напряженную обстановку в Москве, народное возмущение, вызываемое несправедливыми порядками в стране. Сколько можно терпеть: простые люди работают в поте лица, а богатые наживаются, жиреют день ото дня?.. Вот озлеет народ до крайности, несдобровать тогда ни фабрикантам, ни помещикам, ни полиции, ни царскому чиновничеству, ни самому царю Николаю… Кирилл слушал Микова и думал: в самую точку метит. С того дня Кирилл подружился с Миковым и встречался с ним почти ежедневно, пока обстоятельства не разлучили их: Кирилл переехал в другой город, Микова забрали на Германскую войну…

После участия в сборе на Миусской площади всеми, кто там был, интересовался жандармский пристав, приходивший в контору мастерских. Кириллу оставаться на Нижней Масловке было опасно, тогда-то Миков и предложил перейти к нему в цех, заручившись поддержкой писаря фабричного правления. Фабрика Турубинера, частично переключившись в связи с войной на новую продукцию, выпускала детали для самолетов. Ее рабочие, поскольку выполняли военные заказы, получали освобождение от призыва в армию. Считалось, что они находятся на военной службе. Кирилл в то время был уже настроен так, что совсем не хотел класть живот за батюшку-царя. Ему исполнялось 18 лет, и его вполне могли забрать на фронт…

На граммофонной фабрике Турубинера Кириллу долго работать не довелось. Из-за тяжелых условий труда и низкой оплаты вспыхнула забастовка. Участников забастовки руководство фабрики собиралось отдать под суд по законам военного времени. И опять Кириллу грозил арест. И опять помог Миков.

Из воспоминаний Мерецкова: «Я думаю теперь, что он был большевиком. Во всяком случае, связи у него были подходящие, ибо направил он меня к Л.Я. Карпову… Кем был Карпов? Инженер и администратор в акционерном обществе "Гарпиус", которое ведало производством и сбытом канифоли. Вот все, что мне было известно. Позднее я узнал, что Лев Яковлевич — старейший революционер-большевик. В 1906—1907 годах он — секретарь Московского комитета РСДРП. Получив техническое образование, Карпов работал как инженер-химик. После Октября он руководил химическим отделом ВСНХ, налаживал работу первых социалистических предприятий и научно-исследовательскую деятельность».

ПРИОБЩЕНИЕ К ИДЕЯМ БОЛЬШЕВИКОВ

Первые «духовные» наставники

Второе десятилетие XX века для России было временем исторического перехода от старого строя, царизма, к новому — социализму. Недовольство народа существовавшим режимом нарастало как снежный ком. В обществе зрели революционные идеи социального переворота. Распространителями их были левые партии, из которых наибольшее влияние среди рабочих имела РСДРП(б) — Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков) [19].

К идеям большевиков Кирилл впервые приобщился, когда работал в мастерских Хаваевых. И помог ему в этом Василий Лапшин, сосед по верстаку. Как-то он принес в цех листовку и сунул Кириллу: «Прочитай дома». Кирилл прочитал — в листовке говорилось о тяжелой жизни рабочих и об эксплуататорах-капиталистах, и призывала она к стачке.

Лапшин взял шефство над молодым рабочим: учил слесарному делу, поведению в коллективе, экономной трате заработанных денег. Он был пожилым человеком, поэтому Кирилл называл его дядей Васей. А Лапшин Кирилла — Константином.

Как вспоминал потом Кирилл, сначала он думал, что Лапшин забывает его имя, и, стесняясь поправлять его, молчал. Но потом понял, что дядя Вася делает это не случайно, и тогда спросил, в чем дело. Неожиданно для себя услышал в ответ, что его незачем звать вторым именем.

— Как это «вторым»? — не сообразил Кирилл.

— Да так. Все крещенные Кириллами есть от рождения Константины. Слышал в школе о монахе Кирилле и его брате Мефодии, что азбуку кириллицу изобрели? Так вот, Кирилл в миру, до монашества, Константином звался.

— Ну и что? — вступился вечно хмельной старичок Акинфыч. — Почему ты не хочешь звать парня христианским именем, как его поп нарек?