Мэр

– Да, есть противоречия. Здесь есть такие показания. «…Что касается комиссии, в ее работе принимали участие руководители администрации. Но лишь формально. Все решения были подготовлены заранее». – Он перелистнул лист: – Так, еще: «…Сабурова всегда получала требуемые участки земли, так как она была женой мэра. Это все знали, и ей никто никогда не отказывал». Вот так-то, Василий Борисович! Вы же так говорили на следствии! Почему теперь меняете показания? Кто вас просил их поменять? Адвокат? – Он показал на Павлова, который уже поднимался из-за стола, расправляя плечи навстречу прокурорскому персту.

Колтунов снова опередил его:

– Спокойно! Рашид Абдуллаевич! Я же вас просил! Такой солидный человек, а?

– Я протестую, ваша честь! – все же сказал Артем и тут же присел. Не хотелось тратить драгоценное время на препирательство с прокурорами. Понятное дело, что они выполняют свою работу. И, надо сказать честно, гораздо лучше по сравнению с теми, кто вел следствие и шил это странное дело.

Кузьминский вдруг начал краснеть. Это было плохим признаком. Он, скромный в жизни и работе человек, не терпел, когда его унижали. Он начинал заводиться. Ему надоело бояться и дрожать как заяц:

– Никакой адвокат меня ни о чем не просил. Мне указания может давать только одна-единственная инстанция!

– Позвольте узнать, какая же? – впервые решил вставить свое слово второй прокурор, не по годам молодой советник юстиции. Джунгаров одобрительно его подтолкнул, и советник добавил: – Уж не мэр ли?

– Нет, не мэр! Совесть! Совесть! Только она! Я всегда поступаю по совести. Ну, или, скажем так, пытаюсь!

Прокуроры замолчали, тогда поднял руку Павлов. Он изучал два допроса, проведенных с разницей в три недели. Положил их рядом на столе и усмехнулся. Колтунов кивнул:

– Пожалуйста, защита, задавайте вопрос по протоколам. – Павлов поднялся, подошел к свидетелю и протянул копии его показаний. Они были распечатаны на принтере.

– Скажите, а почему текст совпадает один в один? Неужели вы, Василий Борисович, сказали то же самое, слово в слово, запятая в запятую?

– Нет, конечно. Я очень не хотел идти, но заставили. Даже пригрозили. Мол, арестуют. Ну, не арестуют, а как-то там, «приводом» доставят! Вот! Я и пришел, значит, чтобы меня насильно не приводили. Стыдно ведь в таком возрасте бегать от прокуратуры.

– И что дальше происходило?

– Дальше. Дальше следователь, тот же самый, молодой, нагловатый, стал угрожать. Говорит, вы покрываете преступников! Содействуете им в их преступных замыслах!

– Что, так и сказал? – Павлов переглянулся с судьей. Тот угрюмо молчал и что-то черкал на столе. Видимо, очередную эпиграмму. На самом деле у него ничего не клеилось, и он писал то, что слышал:

«Тридцать седьмая страница,
Как тридцать седьмой год,
Мечтал упорхнуть он синицей,
А мы заткнем ему рот!…»

Он все перечеркнул и стал искать новые рифмы.

– Да! Так и сказал! – Кузьминский с трудом вспоминал тот кошмарный визит к следователю, когда кошмар с низким потолком и угрозами повторился вновь.

– Что же спрашивал вас следователь?

– Он спросил, готов ли я разделить ответственность с мэром и сесть вместе с ним. – Архитектор передернул плечами. Такая перспектива его явно пугала.

– А дальше?

– Я сказал, что не готов. Хотя совсем не понимаю, за что арестован Игорь Петрович!

– А что же следователь?

– А следователь вторую часть моего ответа пропустил мимо ушей. И говорит: «Ну, раз не готов, тогда давай колоться!» Так и сказал «колоться» и еще на «ты». Какая невоспитанность!

– Вы так ему и сказали? – Колтунов встрял с вопросом, который его, видимо, волновал. Он продолжал искать рифмы и изучать долговязого архитектора.

– Нет… Конечно нет. Я тогда и слова-то не мог вымолвить. Мне что-то очень плохо было тогда. Я попросил «Скорую» вызвать. Следователь рассмеялся. Тоже так нагло! Говорит, если хотите болеть, могу вам устроить больничку в «Матросской Тишине» или в «Бутырке». – Видно было, как Кузьминский страдает, даже вспоминая эти события. Он задрожал, и это заметили все: журналисты, судья, прокуроры и подсудимый с адвокатом.

Колтунов тут же застрочил:

«Стоит огромный дылда и писает в штаны,
То архитектор Кузя, он сделан из воды.
Его слегка пугнули – он кучу наложил,
Еще такой свидетель – и руки я умыл!»

Слова, слова

Особенно понравилось Колтунову последнее предложение про «руки я умыл». Он никак не мог вспомнить, по какому поводу это уже однажды сказал некий Понтий Пилат. Но главное, что он наконец вспомнил, что был такой то ли судья, то ли сенатор римский. Видно, великий был правитель. Остался в памяти народной. Архитектор продолжал отвечать адвокату:

– И тогда он протянул мне готовые листы.

– Но вы же их читали?! – советник юстиции вновь вставил свой вопрос.