Ментаты Дюны

– Своими глазами-сенсорами я вижу все до самого горизонта даже сквозь туман, – передавал Ноффе. Он продвигался быстро, цепляясь когтями за крутой склон скалы, поросший незнакомыми лишайниками. Его искусственный голос был полон радости. – Я могу переключаться на разные части спектра, находить прозрачные зоны и вижу то, чего никогда раньше не видел! А мой слух! После небольшой подстройки я слышу за километр, как падает камень. Кажется, я слышу… – повернув оптическую башенку на запад, он добавил: – Что-то за теми холмами… да, это ветер свистит в камнях.

Работая с приборами управления своего устаревшего ходячего, Птолемей с грохотом шел раскачивающейся походкой, но скоро отстал.

– Похоже на танец, друг мой, – сказал Ноффе. – Я стал теперь таким подвижным! И раньше я никогда не мог так быстро бегать и так высоко прыгать.

Птолемеем завладел новый приступ кашля, и он выключил передатчик, не желая, чтобы Ноффе слышал его через интерком. Ему нужно было закончить столько дел, воплотить в жизнь столько идей, столько сделать для директора Венпорта.

– Свобода, сила и бессмертие, – говорил между тем Ноффе. – Надо хранить эту процедуру в тайне, или все человечество захочет стать кимеками.

Новые титаны с мозгом навигаторов шагали поблизости, выполняя упражнения для своих усовершенствованных механических тел, почти готовые к бою. Птолемею очень хотелось участвовать в предстоящих битвах, но для рукопашной он всегда был чересчур робок и чрезмерно волновался. Он вспомнил, каким бессильным чувствовал себя, как поразился, когда Анари Айдахо мечом изрубила искусственные ноги, которые он подарил Манфорду Торондо, как из-за своей слабости не мог остановить сожжение доктора Эльчана.

Получив тело титана, Птолемей сможет сражаться с варварами и по-прежнему мыслить на самом высоком уровне, проводить передовые исследования. Его больше не будут терзать сводящий с ума кашель и безумная боль. Он перестанет быть слабым во всех смыслах этого слова.

Снова включив передатчик, Птолемей обдумал свои слова, потом сказал:

– Вы меня убедили. У меня нет возражений – теперь я знаю, что это возможно.

– Вы присоединитесь ко мне? – Голос Ноффе в передатчике звучал радостно. И чем-то напоминал прежний голос администратора.

Птолемей повернул своего ходячего и двинулся назад к блестящим куполам, передвигая ноги в правильной последовательности. Возле лаборатории сооружали корпус новой посадочной камеры – предыдущую уничтожил взрыв, едва не убивший Ноффе. Группа кимеков, которым не мешала ядовитая атмосфера, работала, добиваясь значительного прогресса. Через несколько дней они полностью восстановят купол, и космическая транспортировка возобновится. Тогда врачи школы Сукк смогут вернуться на Колхар.

Следовало действовать быстро.

– Я устал от своего несовершенства, – сказал он. – Я слишком много потерял из-за хрупкости человеческого тела и краткости человеческой жизни. Я хочу присоединиться к вам, Ноффе, хочу принять участие в предстоящей битве… и остаться в живых, чтобы узнать, чем все кончится.

Из передатчика донесся необычный звук, и Птолемей понял, что Ноффе учится мысленно смеяться.

– Мы будем там вместе.

Птолемей пошел быстрее и вскоре добрался до шлюза купола. Ноффе решил остаться снаружи, сказав, что хочет продолжить исследования.

– Я могу нанести на карту части Денали, которые никогда не видел человеческими глазами, хотя я здесь администратор уже несколько лет.

С помощью ручного управления Птолемей провел свое массивное тело в дверь и закрыл за собой шлюз. После того как сменили воздух, он выбрался из корпуса, и на него снова напал кашель. У него не осталось сомнений, их вытеснила решимость.

Он прошел в медицинский отсек, где врачи занимались техником, пострадавшим от небольшого химического ожога. Они как будто скучали. Птолемей представился и сказал:

– Вы попрактиковались, стали специалистами, и я хочу, чтобы вы провели еще одну хирургическую операцию.

Вначале врачи не поняли, о чем он просит, но он скрестил руки на своей узкой груди.

– Вы должны быть готовы к приему добровольцев, которые захотят стать кимеками. Таких будет много.

Теперь я понимаю, что такое сожаление, утрата и печаль. Эти концепции – эмоции – раньше были мне недоступны, особенно чувство любви. Теперь я могу поместить их в общий мыслительный каркас. И этим достижением я во многом обязан Гилберту Альбансу.

Эразм. Журнал лабораторных записей последних дней