Все же Авраам был Гением с большой буквы. Он умудрился разработать диету и комплекс упражнений, которые, если применять их с раннего детства, способны дать эффект, равный, а то и даже немного превосходящий эффект формулы суперсолдата.
Подарок человечеству.
Именно так, пафосно и наивно гласила надпись на картонной обложке папки. «Geschenk fur die Menschheit» и никак иначе.
И я обещал донести этот подарок. Кошмар.
Утром я приехал в тот же самый банк и оплатил ту же самую ячейку сейфа, в которую снова положил папку с таким слишком тяжелым для меня содержимым.
Для меня, но не для другого.
1954.
Уже совсем не старик, а крепкий и полный сил мужик спокойно спит в своей постели. А я стою рядом с ней, смотрю на него и не решаюсь.
Страшно до безумия. Страшно не за себя. Страшно ошибиться. Страшно, что станет с этим миром, если я ошибусь.
Но кладу папку с пафосным и наивным заглавием, а рядом с ней записку, написанную на второй половине листа, оставленного здесь же несколько лет назад. Написанную той же ручкой и тем же почерком.
«Отдаю это тебе.»
Одна короткая строчка. Это все, что было на той половине листа. Я три года думал над содержанием послания. Думал. Но эти три слова — все, на что меня хватило. Не мастак я в красивых словах.
Ну, попробуй только не оправдать оказанного тебе доверия!!! Только попробуй, Иосиф. Только попробуй…
* * * конец флэшбэка.
— Джугашвили очень опасный человек, Вик, — сказала Суо. — Ты знал, что он учился магии?
— Не знал, — честно ответил ей я.
— Учился. И был очень неплох в ней. А потом разочаровался и ушел.
— Учился у тебя? — уточнил я.
— Да, у меня.
— Мы пересекались в Камар-тадже?
— Насколько я помню, нет. Он со своим товарищем Гурджиевым были довольно замкнутыми молодыми людьми. Почти все время проводили в библиотеке. Идеалисты. А потом просто ушли.
— Ты следила за ними?
— Присматривала иногда. Гурджиев умер во Франции в сорок девятом. Он вовсе ударился в мистику. Общался с Гитлером. Даже учил его. До войны еще.
— А мистика и магия не одно и то же? — удивился я.
— Нет. Магия, не смотря на всю сопутствующую ей философскую подоплеку, в большей степени прикладная область. Конкретная. Мистика же… Это то, что выходит за пределы человеческой жизни. То, что есть до рождения и после смерти…
— Вот как, — задумался я. — Так Гурджиев был мистиком? А Джугашвили?
— Джугашвили — идеалистом. Мечтал облагодетельствовать весь мир. В магии он этого пути не нашел. Как и средств достижения. В мистике, насколько я поняла тоже.
— Поэтому ушел в политику?
— Видимо так, — пожала плечами она.
— Как думаешь, какая у него будет реакция, когда он увидит наши с тобой фотографии из Нью-Йоркской Оперы? — задумался я.
— Трудно сказать. Он непредсказуем. Но, думаю, что никакой реакции не будет. Я — фигура вне его интересов. Он знает мои задачи, и знает, что никто кроме меня их не может выполнять. И эти задачи никак с его делами не пересекаются. А ты… Может проявить интерес.
— На хуй бы он нужен такой интерес, — проворчал я.
— Ладно, боги с ним, с Джугашвили, — вздохнула она и улыбнулась. — Давай насладимся вечером, раз уж ты меня сюда привел. А такие разговоры портят мне аппетит. За нас? — подняла она бокал с рубиновой жидкостью.
— За нас, — согласно поднял я свой. И какая разница, что у нее там гранатовый сок, а у меня вино?
Глава 37
— Виктор, рад тебя видеть, — протянул мне руку для пожатия Говард.
— Ты звонил, сказал есть примерный расклад, — пожал я протянутую руку.
— Действительно, — вернулся он обратно к своему столу, на котором уже лежала моя, принесенная ему папка. Она была открыта. — Проходи, присаживайся.
— Хорошо, — согласился я и прошел к предложенному креслу. Что интересно, стоящему по одну сторону стола с его собственным креслом.
— Я, вдумчиво, как следует просмотрел все принесенные тобой данные и сравнил их с тем, что уже имеется в серии и в разработке, — я согласно кивнул.
— Вот это, — выложил он десяток листов из папки. — Уже существует на данный момент. Является передовыми, не серийными разработками, но уже есть, — я кивнул соглашаясь. Не страшно. Есть, значит хорошо, не придется тратить ресурсы на изобретение.
— Вот это, — выложил еще десятка полтора листов он. — Можно внедрить, как рациональную оптимизацию уже ведущихся разработок с минимальными затратами, но и с достаточно малой отдачей, — я пожал плечами. Даже и не надеялся, что каждая строчка моей писанины будет на вес бриллианта. Местные ведь тоже не пальцем деланые.
— Вот это замечательные концепции, великолепные идеи, но совершенно невозможные на нынешней элементной базе, — я тяжело вздохнул — это тоже было ожидаемо. Не значит, что эти идеи я брошу, но отложить пока что придется.
— И что у нас в итоге осталось? — поинтересовался я.
— Элементная база и логика, — развел руками Говард. — И сети. Еще, великолепная идея с «винчестером». Ее мы попытаемся воплотить в первую очередь — память лишней не бывает.
— Что ж, уже неплохо. А что с персоналками?