Меня зовут Сол

Про Ингрид тоже все время спрашивали. Я рассказала им про ее жизнь с самого начала и до встречи с нами. Нил все время зевал. Я не стала говорить, что она нас обнимала, и что я заходила к ней в шалаш и даже лежала с ней в одном спальнике, и что я ее поцеловала. Иначе они бы решили, что Ингрид — старая лесбиянка, которая пыталась нас изнасиловать. Я только рассказала, что она за нами присматривала, учила нас всякому и водила разговаривать с Богиней. Я сказала, что она помогла мне, когда у меня начались месячные, что она делала свечки, пекла хлеб, сшила Пеппе шапку и купила мне подзорную трубу. Тут я заплакала и сказала им, что люблю Ингрид и лучше ее вообще никого не встречала.

Кэтрин и Нил были вроде ничего, но полные кретины. Кэтрин носила вытянутый свитер, как хиппи, и в волосах у нее были зеленые пряди, а Нил был светловолосый, все время зевал и говорил: «Угу». Он носил походные ботинки в городе, совсем новые и чистые. Они говорили, что работают над планом реабилитации для меня и Пеппы. Я хотела сказать, что у меня давно есть план, но не стала.

Пеппа до сих пор называла богиню «Шерил» и говорила о ней как о живом человеке. Она считала, что богиня выполняет все ее просьбы. Если я что-то теряла или Иэн не мог найти место для парковки, Пеппа твердила: «Просто помолись Шерил, и она все сделает…» Я понимала, что она несет какой-то бред, но Иэн считал, что она всерьез. Однажды он спросил, правда ли она настолько религиозна, и я сказала, что типа того. Когда Иэн в первый раз вез нас на собрание психологической группы, нам негде было встать, и Пеппа сказала, что будет молиться Шерил. От здания тут же отъехала машина, и мы запарковались у самой двери. «Это все могущество Шерил», — заявила Пеппа. Иэн задумался.

Они много допрашивали Пеппу и Мо, а иногда надолго оставляли нас в комнате с настольными играми, книгами и журналами. Мо говорила, что они наверняка подглядывают, не станет ли она плохо с нами обращаться. Но она ничего плохого нам не делала.

Они спросили у Пеппы, откуда у нее шрамы на руке, и она рассказала им про щуку. Тогда они задали вопрос, не было ли ей страшно в лесу, и она ответила, что боялась только, как бы нас не нашли копы.

Иэн Леки ездил в полицию и социальные службы вместе с Мо и рассказывал всем, что она болела, но теперь ей лучше, и она не пьет.

Психологи часто спрашивали, как я себя чувствую. Один из них постоянно интересовался, сержусь ли я на Мо и Пеппу, а я не понимала, почему должна на них сердиться. Еще он расспрашивал меня про убийство, и что ощущаешь, когда убиваешь кого-нибудь. Я сказала, что это зависит от объекта. Я рассказала про убийство Роберта, кроликов, рыбы и куропатки. Что я не хотела убивать оленя, хотя видела одного, и не хотела больше убивать кроликов, потому что они умеют друг друга предупреждать. Он ответил, что я говорю о событиях, а не о своих чувствах, а я сказала, что это одно и то же.

На самом деле я вообще ничего не чувствовала и не чувствую, разве что боль в груди или в голове, или то странное ощущение, когда я как будто исчезаю и смотрю на мир из пустоты. Этого я говорить не стала. Не понимаю, почему все так носятся со своими чувствами. Какой в них смысл? Важно только то, что ты знаешь и умеешь.

В машине Пеппа болтала с Иэном по-немецки. То есть тыкала пальцем в разные детали и говорила, как они называются. После возвращения из леса она выучила в Интернете очень много новых слов и иногда даже говорила целые предложения по-немецки. Когда Мо задавала ей вопросы, она иногда отвечала на другом языке, и Мо злилась.

«Warum bist du böse Mutti?», — спрашивала она, то есть «Мамочка, почему ты сердишься?» Она почти перестала ругаться по-английски, перейдя на немецкий. В машине она перечисляла Иэну немецкие матерные слова. Потом она попросила его сказать «Lecken mein Hoden».[10] Я не знала, что это значит, и Иэн тоже, но Пеппа чуть не описалась от смеха. Потом она встала на колени и посмотрела на нас с мамой. Она скакала на сиденье, глаза у нее сияли и зубы тоже.

Если социальные службы считали, что Мо и Роберт ее мучили, и ей было плохо в нашем доме, и она страдала без отца, им стоило бы посмотреть, как она ржет, прыгает и кричит: «Знаете, что он сказал?» — и как мы тоже смеемся, хотя вовсе этого не знаем.

Кэтрин и Нил, конечно, были дебилы, но сказали одну очень важную вещь. Они сказали, что мы будем вместе. Даже когда меня увезут в детскую психушку, Пеппа останется с Мо, пока Мо не будет пить.

Через неделю мне должно было исполниться четырнадцать. Пеппа пообещала, что будет петь «Тихую ночь, святую ночь» по-немецки, потому что день рождения у меня в Сочельник, но я знала, что не останусь на свободе еще неделю. Мо тоже знала, но не плакала при Пеппе. Когда утром приехал Иэн, Мо сказала, что Джеки из приюта придет подстричь ее и Пеппу. У Мо уже отросли темные корни.