Меня зовут Сол

Я хотела спать, и Пеппа тоже выключила фонарик и заснула. Я еще какое-то время лежала и размышляла. Думала я про жизнь Ингрид и про ее мать. Наверное, ее убили солдаты, и Ингрид совсем об этом не вспоминала. Она вообще любила мать? Потом я задумалась о Мо, за которой я ухаживала. Даже когда я была совсем мелкая, я всегда проверяла, как там Мо, есть ли у нее в заначке банка-другая пива, и убирала за ней, и следила, чтобы никто не узнал, что она пьет. Я обычно говорила всем, что она работает в ночную смену и поэтому спит весь день. Мне приходилось следить, чтобы ее не стошнило, когда она лежит на спине, потому что в таком положении можно захлебнуться рвотой насмерть. И за Пеппой я тоже следила, потому что она, когда была совсем маленькая, заползала спать к Мо, и я боялась, что Мо может, ворочаясь, навалиться на нее и задавить — такое иногда случается, хоть и не так часто, как принято считать.

Мо ничего не делала, когда Роберт ее бил. Или когда он бил нас. Она только тихо плакала и просила: «Роберт, не надо». Как-то я видела, как они ссорились — Роберт схватил ее за волосы, таскал по комнате и ржал. Я прыгнула ему на спину, а он ударил меня в лицо и разбил мне губы. А Мо так и ныла: «Роберт, не надо». Но это потому, что она пила, а пьяные терпят неподобающее обращение. А теперь она не пьет и сразу поймет, что так не должно быть.

После появления Роберта она стала пить больше. Она ему нравилась пьяная, так что он постоянно таскал ей сидр, водку и пиво. Если она хотела не пить или обойтись колой, он говорил: «Клэр, сучка, не дури». А однажды он заставил ее выпить водку прямо из бутылки, когда она сказала, что не будет пить, потому что сегодня день рождения Пеппы и она хочет быть трезвой к ее приходу из школы. Она была совсем пьяная и все время говорила: «Извини, детка. Это меня Роберт напоил. Он меня заставил». А Роберт ржал и соглашался. И она тоже ржала.

Тем вечером я приготовила Пеппе настоящие бургеры из фарша, когда Роберт с Мо ушли. Я взяла булочки с кунжутом и сделала соус из майонеза с кетчупом, и Пеппа сказала, что вышло прямо как в «Макдоналдсе». Тогда я рассказала ей про nachtnexen, про которых читала в «Википедии», и она заявила, что это очень круто, но слово какое-то странное. Я объяснила, что nacht — это «ночь» по-немецки, а nexen — ведьмы, и она сказала, что раз так, то слово красивое.

Глава двенадцатая Магна Бра

На следующий день мы проснулись пораньше, развели огонь, приготовили кашу и чай, и Ингрид сказала, что пойдет на Магна Бра. Она надела огромную фиолетовую шляпу, взяла длинную палку, в волосы вплела кучу цветных лент, обмоталась шарфами и густо накрасилась. Пеппа сказала, что она похожа на волшебника, а я подумала, что она теперь совсем как ведьма.

— Я хочу поговорить с Богиней, — объяснила Ингрид.

Мы пошли с ней. Я взяла подзорную трубу и винтовку, потому что мы могли встретить птиц или кроликов. Мы долго лезли вверх по склону, покрытому свежим снегом. Один раз мы прошли мимо маленькой рощи старых сосен, которые серебрились на солнце, как рождественские елки в фильмах. Когда-то вся Шотландия была покрыта сосновыми лесами, но их все вырубили на дрова и строительные материалы. Сосны вырастают очень высокими. В лесу они иногда изгибаются, чтобы дотянуться до солнца, и становятся похожи на стариков. Весной с них можно набрать смолы, как Ингрид и делала.

Пока мы поднимались наверх, Ингрид рассказывала нам, во что она верит.

— Я верю, что существует Богиня-Мать, которая управляет природой и вообще всем миром. Вообще-то, вся природа и есть Богиня, и она создает любую жизнь. С ней можно поговорить, можно почувствовать ее в тепле солнца и запахе земли. Ее кожа — это мягкая трава, птичьи перья и звериный мех. Богиню можно попробовать на вкус — это вкус воды из родника и еды, собранной своими руками. Ее запах — это запах соснового леса, сухих листьев, жимолости и дубов под дождем. Ее голос слышен в пении птиц, в хрусте снега под ногами и в криках сов. Ее можно увидеть — в склоне холмов, в морской глади, в…

Она остановилась, улыбнулась нам и подняла палец:

— И в твоем лице, Пеппа. И в твоем, Сол. И в моем. В лице любой женщины.

Потом она снова двинулась вперед, опираясь на палку, и сказала:

— Я хочу встать в каменном круге и попросить благословения и прощения за все, что я натворила в жизни.

— А как ее зовут? — спросила Пеппа.

— У нее нет имени. Ее нельзя никак назвать. И нельзя познать. Но можно почувствовать.

— Давайте придумаем ей имя, — предложила Пеппа.

Я просто слушала. А потом спросила у Ингрид:

— А Мо она простит?

— Конечно. Она всех прощает, потому что никого не осуждает. Мы сами осуждаем себя, Сол. Мы — свои собственные судьи.

— Но вы говорите, что она прощает, как Бог. А Мо нужно прощение, потому что она вела себя не так, как правильные матери.

— Ты ее прощаешь? — спросила Ингрид.

Я подумала об этом.

— Если она больше не будет пить. Я ее прощаю, потому что она болела.

Ингрид посмотрела на Пеппу — он шла впереди, размахивала руками и орала песню.

— А Пеппа прощает?