— К вам много народу уже пришло за конфетами? — спрашивает Папа женщин, держа руки в карманах джинсов.
— О, целая толпа! — отвечает та, что чешет меня за ушами. — Привидения, несколько пиратов, одно авокадо… а вечер ещё так молод!
Этого выражения я не понимаю. Как вечер может быть молодым?
Старый. Молодой. Обычно я нормально разбираюсь в возрастах. Эммалине пять лет. Максу — двенадцать. А мне — тринадцать, или, по человеческому счислению, восемьдесят два. В нашем районе только один пёс старше меня — жёлтый лабрадор по имени Питер, который передвигается с помощью тележки, приделанной к задним ногам. До меня доходили слухи о собачьих пелёнках, о таблетках, которые искусственно продлевают жизнь. Такие варианты — не для меня. Но ещё я знаю, что, как самый старший член семьи, я должен быть с ними как можно дольше и помогать всем, чем могу.
Как хорошо, что во мне ещё осталось столько жизни.
Мы уходим с веранды. На улице верещат детишки, родители бегают за ними с фонариками, а мы раз за разом повторяем одно и то же: подходим к соседям и выпрашиваем у них еду. Мне всегда казалось это интересным. Когда я клянчу еду, сидя под кухонным столом и просунув нос между коленями моих людей, результаты бывают разные. Иногда Макс отламывает мне кусочек бутерброда или даёт слизать мясной сок с тарелки. Иногда Папа кричит мне: «Фу!» и прогоняет в гостиную, и я печально жую там игрушку из верёвок. У людей правила другие.
Я иду медленнее, у меня уже начинается одышка, и тут…
Но где же собака-демон? Я не вижу её! Даже не чувствую запаха!
Макс отвечает на мои поскуливания:
— Что не так, Космо?
Что
Эммалина громко вдыхает, потом выдыхает:
— Пап, я устала.
Её плащ стелется по тротуару, на кромку налипли осенние листья.
— Хочешь домой? — спрашивает Папа. — Твои ведёрки почти полные.
Бордер-колли! Почему никто не беспокоится из-за бордер-колли?
Макс говорит:
— Как Эммалина скажет, так и я. Я конфет набрал, наверное, уже на год вперёд.
Что такое? Они втроём поворачивают к дому. Нет! Я упираюсь лапами в землю и отказываюсь идти. Если бордер-колли строит зловещие планы, её нужно остановить.
Макс тянет меня за поводок и говорит:
— Космо, пойдём, пожалуйста.
Папа говорит:
— Космо, пойдём.
Эммалина кладёт руки мне на спину:
В конце концов Папа берётся за поводок и тянет, медленно, но сильно, и мне приходится всё же уйти от дома бордер-колли, окна которого освещают осенний вечер янтарным светом.
А потом ухожу. Взволнованный, но довольный.
Дома меня, как и обещали, угощают печеньем, а Эммалина с Максом делят сладости на полу гостиной: в одну кучку леденцы, в другую шоколадки, в третью — конфеты, которые никому не нравятся.
— Фу-у-у, — говорит Эммалина, отбрасывая в сторону коробочку с изюмом. Она так энергично качает головой, что её чёрные кудряшки летают туда-сюда. — Фу, фу,
Я наблюдаю за ними с дивана, на который в последнее время забираться стало тяжеловато. Иногда мне это удаётся не с первой попытки, после нескольких неловких падений. Давным-давно меня вообще не пускали ни на какую мебель, что было мне совершенно непонятно. Разве моя собачья постель сделана не из похожих материалов? Почему на одном мне лежать можно, а на другом — строго запрещено? В конце концов Папа всё-таки перестал всеми силами защищать диван, и подушки постепенно приняли форму моего тела. Я узнал, что упрямство — это очень сильная штука.
На заднем плане работает телевизор. По экрану разгуливает говорящая чёрная кошка. Почему по телевизору всегда говорят только кошки? Где все говорящие собаки? Пёс из мультика «Вверх» говорит, но только с помощью ошейника-переводчика. Лесси, самая знаменитая телевизионная собака, только лает. Я размышляю над этой несправедливостью, и тут хлопает задняя дверь. Очень громко и не случайно. А потом слышатся голоса.
В кухне рычит мама:
— Дэвид, ты
— Что? — спрашивает Папа.
— Ты должен был дождаться меня! Я же говорила, что задержусь на работе! Я даже не увидела детей в костюмах…
— Они ещё одеты в костюмы.
— Я имею в виду — как они гуляют и просят конфеты. Я должна была пойти с вами, помнишь? Или ты просто очень вовремя забыл?
— Так нечестно. Это
Мама вскидывает руки.
— Я
Мне не нравится, как они друг с другом разговаривают. Лёжа на диване, я неодобрительно смотрю на них. Они что, не видят, что Макс и Эммалина счастливы, а их крики всё портят? Эммалина медленно сворачивается в клубочек и кладёт голову на ковёр рядом с коробочкой изюма, а Макс прижимает колени к груди.