Меня уже не существует

Я понимал, почему теперь мне не избежать интереса окружающих. Понимал, как странно выгляжу со своим ростом в 145 сантиметров и фигурой худощавого взрослого мужчины. Ведь в пропорциях я остался таким же и никак не походил на карлика с их длинными туловищами и короткими ногами. Возможно меня могли принять за ребенка, но… Я ощупал свое лицо и с ужасом вспомнил, что уже неделю, как не брился. В зеркале я не обратил на это внимания! Если бы хоть побрился, то может и сошел бы за ребенка, хотя вряд ли с моим взрослым лицом и залысинами. Но как теперь я выгляжу с щетиной!

Мне стало стыдно, да так, что захотелось сквозь землю провалиться. Интересно, сколько эти люди будут меня помнить?

Я постарался отвлечься от этих мыслей и сосредоточиться на покупках, и продолжил толкать перед собой тележку, продвигаясь между стеллажами. Тележкой стало сложнее управлять, она казалась мне огромной, и я действовал неуклюже.

Разумеется, за первый раз мне не удалось все унести. Еле дотащив домой кульки, в которые я и так загрузил слишком много, я даже не стал раскладывать еду в холодильник, а просто оставил кульки в прихожей, чтобы у сомнений и стыда не было ни единого шанса мной завладеть.

Во второй раз уже было полегче. Хоть поведение людей ничуть не изменилось, я стал относиться к этому спокойнее, потому что в этом уже не было обжигающей новизны. Я пытался ничего не забыть по покупкам, хотя в голове все время вертелась мысль – что будет, если я встречу кого-нибудь из знакомых? Я хотел кого-то увидеть, чтобы проверить их реакцию, проверить – не забыли ли они меня. Но в какой-то степени я очень боялся встретить знакомых, а тем более друзей, поскольку понимал, что вполне возможно увижу на их лицах то же отстраненное недоумение без привязки к личности, как и на лицах всех остальных.

Но я никого не встретил и по мере завершения покупок чувствовал себя все лучше, отдаваясь потоку собственных действий. Отдаваясь ручейку времени, несущему меня из туманного леса со смутно и грозно проглядывающими деревьями событий и вероятностей, в озаренную солнцем приятную гавань с четкими контурами моей деятельности. По сути я не испытал счастья (скорее эхо ранее испытанного), но ярко вспомнил само это чувство, когда оно неожиданно захлестывало и весь мой мир выстраивался в ряд передо мной, слаженно взаимодействовал, и я становился королем всего, что вижу. Есть в этом доля самолюбования. Ведь в такие моменты радуешься гармонии между внешней реальностью и собственным восприятием ее, в противовес привычному расслаиванию по ничего не значащим событиям, которые тебя колотят из стороны в сторону, трусят и гремят, словно ты гвоздь в ведре. И вместо ритмичных лязгов ты слышишь лишь отзвук своего беспорядочного и бессмысленного шума. Такое счастье возникает в основном не из каких-то обстоятельств и тем более не из сознания, его формирует само «чувство счастья», которое из нас постучалось наружу, подгоняемое непостижимой циркуляцией чувств, и выплеснулось на все обозримое, заражая все вокруг своим блеском. Сами предметы и события окружающего мира, как были холодными и безразличными к человеку, так и остались.

Об этом я думал уже дома, когда раскладывал еду в холодильник, и чувство радости, которое по сути было основано на мелочи, показалось мне большим из-за контраста после стресса. Оно ощущалось внезапным и далеким, словно постучалось не из меня самого, а из параллельной Вселенной.

6

Уже вечерело и мое настроение давно испортилось. Радость резко сменилась печалью, по закону баланса циркулировала вглубь, уступая место своей противоположности. И все теперь окрасилось в грубые бесцветные тона, хотя я понимал, что действительность осталась прежней. Меня раздирало горькое одиночество, мне неимоверно хотелось с кем-нибудь пообщаться, просто поболтать о чем-то приятном. Почувствовать, как чья-то чужая душа тянется ко мне сквозь пустое пространство, разливает на меня свое тепло, и на миг мы сливаемся в танце воображения и слов, а весь остальной мир служит нам лишь сменной панорамой, как в компьютерных играх. И я бы отдавал свое тепло, был живым и заинтересованным, ведь все это само по себе выработается в нужный момент. Выходит, я хотел не столько получать тепло, сколько быть вовлеченным в сам процесс, чтобы излучать его. Чтобы отвердеть и сиять, а не быть потухшим и размякшим.

Но больше всего меня сейчас беспокоило не одиночество, а неприятное осознание, окончательно пришедшее ко мне в этот вечер. Осознание, что, несмотря на уникальные события, которые со мной происходят, моя печаль вызвана не только ими. Что она все равно бы пришла на смену радости, просто оделась бы в другие обстоятельства. И пусть она была бы не такой острой, ведь события оказывают на нее какое-то влияние, но все-таки печаль – это то, что существует само по себе и под свой такт подстраивает наше восприятие. Поэтому, не будь данного происшествия, сегодня вечером, а может завтра утром я бы все равно грустил. По какой-то другой причине (или вообще без причины, как часто бывает), правда не так сильно.