Меня больше нет

Только это будущее было не единственным, параллельно существовало много других. Я заглянула ещё в одно. Поздний вечер, Глеб с холодным, потухшим взглядом на заднем сиденье своей машины, за окном мелькают огни города. Он поворачивает голову и брезгливо смотрит на размалёванную девицу рядом. Отворачивается к окну, закрывает глаза и видит высокий берег реки, поросший травой, а на его краю мраморный крест с моей фотографией. Глеб вздрагивает и открывает глаза, судорожно стискивая зубы. Пусть эта девица, пусть любая другая, только бы не оставаться ночью одному, не кричать от боли, не видеть этот крест…

Я могла посмотреть и другие варианты будущего или заглянуть ещё дальше, но не захотела. Здесь, в пространстве любви, я не чувствовала боли и ужаса Глеба, обе картинки были равнозначными и имели право на существование.

Что-то привлекло моё внимание – маленькая точка пульсировала в безбрежном океане безвременья и любви, которым я была. Приглядевшись, я увидела – это билось сердце моего ребёнка. Ещё немного, и оно тоже исчезнет, станет частью единой гармонии. И я воспротивилась этому, воссоздавая себя заново. Теперь я ощущала не только любовь, но вместе с ней испытывала и боль. Эта боль выкинула меня на поверхность, и я открыла глаза.

***

Мне не сразу удалось сфокусировать взгляд, наконец, расплывчатое пятно перед глазами приняло форму человеческого лица. Мужчина в белом колпаке и халате смотрел на меня и открывал рот. Вдруг резко вернулся слух, и я поняла, что он задаёт вопросы:

– Вы слышите меня? Если да, закройте глаза.

Я на секунду опустила ресницы. Он улыбнулся.

– Вот и отлично, я очень рад. Теперь вы пойдёте на поправку. Вы в больнице, с вами ничего страшного не произошло. Ребёночек тоже жив.

Я это знала, маленькая пульсирующая точка всё ещё жила во мне.

– Помните, как вас зовут? – продолжал спрашивать доктор. Он обрадовался моей реакции и сказал, что мне надо отдыхать. К кровати подошла медсестра, что-то вколола, и я уснула.

Через два дня меня перевели из реанимации в общую палату. Доктор не мог нарадоваться, как быстро я прихожу в нормальное состояние. Сердобольные бабушки, лежащие со мной, объяснили, что я нахожусь в больнице небольшого населённого пункта. Его название мне ничего не говорило, я даже не знала, что такой существует на карте.

От медсестры я узнала, что меня подобрал рыбак, вытащил из реки и привёз сюда. Десять дней я пролежала в коме, пережив клиническую смерть. Самое интересное, что полиция мной не заинтересовалась, хотя из больницы туда позвонили. На мне не было признаков насилия, только шишка на голове, решили, что я споткнулась и упала в воду, потеряв сознание. Документов при мне не было, и установить мою личность не могли. «Или не захотели», – подумала я. А меня ведь искали, интересно, сколько им понадобилось времени, чтобы поднять машину и увидеть, что в ней никого нет?

Я чувствовала себя вполне сносно и хотела домой, больница была настолько убогой, что, казалось, могла развалиться в любую минуту. Её спасал только персонал – внимательный доктор и душевные медсёстры. Жаль, что им приходилось работать в тяжёлых условиях.

Я попросила телефон и позвонила брату, обрушивать на родителей такую новость сразу побоялась, пусть он сам им аккуратно сообщит. Услышав мой голос, Пашка потерял дар речи, ему понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Потом он просто кричал от радости, усиливая мою головную боль. Пришлось отодвинуть трубку подальше от уха. Я объяснила, где нахожусь, и он пообещал быстро съездить к родителям, заехать ко мне домой за вещами и примчаться в больницу.

Пока я его ждала, попыталась прислушаться к себе. Стало интересно, какие изменения во мне произошли? Они были, я ощущала что-то новое в себе, но пока не могла дать ему определения. Какая-то часть меня осталась в том океане, а сила мощного потока любви, что проходил через меня, теперь жила во мне. Посмотрим, как это будет проявляться в обычной жизни.

Внезапно я поняла первое изменение – фраза про тридцать лет больше не имела надо мной власти, никак не отзываясь в душе. Она растворилась вместе со мной. Той меня, которая произносила её, больше нет. А мне новой, которой я стала теперь, будет и тридцать, и сорок лет, и столько, сколько захочу. Я почувствовала колоссальное облегчение и рассмеялась, старушки переглянулись и озабоченно посмотрели на меня.

Я тепло попрощалась с врачами и сёстрами больницы и села в Пашкину машину. Сначала он долго меня обнимал, смахивая слёзы, потом всю дорогу радостно поглядывал и иногда хватал за руку, словно удостоверяясь, что я не привидение. Брат сказал, что родители меня ждут, сначала мы заедем к ним.

Я спросила, не слышал ли он что-нибудь о Глебе?

– Разве ты ему не звонила? – удивился он.

– Пока нет. Хочу заехать к нему после родителей.