Присцилла смеялась:
– А что ты хочешь обо мне узнать?
– Все.
– А морденка не треснет? – интересовалась она с издевкой.
– У, вредная девчонка!.. – шипел я и целовал Присциллу в губы, долго и яростно, после чего продолжал: – Ведь я не знаю, в какой школе ты училась, кто твои друзья, что тебе нравится в этой жизни! Я даже твоего постоянного адреса не знаю!
– Тебя это напрягает? – Выражение ее лица менялось с лукавого на взволнованное.
– Есть немножко.
– Но почему? Разве тебе со мной плохо?
– Очень хорошо…
– Ты обязательно все узнаешь. Со временем.
– Готовишь мне сюрприз?
– Считай, что да, – нежно улыбалась она.
«Откуда ты взялась, Присцилла?» – думал я. Как получилось, что я совершенно случайно встретил ту, о ком мечтал так долго?..
– Что с тобой? – спросила она однажды. – Ты весь напряженный какой-то…
– Все в норме, милая.
– Расскажи. Мне ты можешь рассказать все.
– Хорошо… Возле нашего подъезда вчера ночью пацаненка лет тринадцати убили. Ножами истыкали. В новостях сказали: все раны неглубокие, ни одной смертельной. Он и умер не от самих ран, а от того, что в больницу вовремя не отвезли. От потери крови.
– И кто это сделал?
– Судя по всему – сверстники. Вместе напились, поссорились, а потом все вместе его порезали хилыми неумелыми ручонками.
– У нас в городе опасно быть ребенком, – тихо произнесла Присцилла. – До совершеннолетия можно не дожить.
– Очень многие не доживают, – согласился я. – Нефтехимик – это особое место, нехорошее. Это некая черная дыра, которая засасывает человеческие души, а уж детские души для нее – как пирожные. Так что самое главное – пережить школу. Школа – это война…
– …всех против всех, – закончила Присцилла.
– Если бы! Это война одного против всех. Война против толпы бесчувственных и безжалостных сволочей… Такая толпа и меня пыталась ассимилировать, растворить в себе. Раздавить. Нет, от меня никто ничего не требовал: кому взбредет в башку требовать то, что разумеется само собой? Общаться с теми, с кем мне не о чем разговаривать, пить с ними, помогать им раздевать девчонок на переменах, драться на их стороне и, если понадобится, подохнуть с ними за компанию. А если бы я попробовал объяснить, что мне отвратительны и они сами, и то, что они мне навязывают, мне бы обеспечили стопроцентную смерть. Я ведь вправду не такой, как они, и не мог это скрывать.
– Что же ты сделал?
– Стал клоуном. Точнее, кем-то вроде юродивого. Кривлялся на уроках, передразнивал учителей, на переменах исполнял песни, изображал сценки из фильмов так, что все ржали…
– Да, это до сих пор заметно. Я часто не понимаю, когда ты серьезно говоришь, а когда шутишь…
– Никто не понимает. Я и сам не всегда понимаю… Вообще-то у меня было выгодное положение, как ни странно это звучит. С одной стороны, меня не принимали в общую компанию – вернее, избавляли от нее. С другой – никаких проблем. Кто же захочет мараться об дурака?
– Но ведь марались же! Ты рассказывал про Матроса…
– Это было не худшее из того, что могло быть. Посмотри на меня сейчас: цел и на здоровье не жалуюсь! Я всегда знал: доживу до выпускного – буду свободен раз и навсегда!
– Плакса, а те, кто не дожил до выпускного? В Химике столько подростков умирает! Что происходит с их душами, после того как город их заглатывает?
– Они томятся в плену у города, питают его собой. Чем больше душ получает Нефтехимик, тем прожорливее он делается. Есть одна легенда… В Химике имеется одно местечко – знаешь, наверно, комбинат «Бензолюкс»? Позади него – несколько заброшенных складских построек. Между ними и стеной комбината есть абсолютно квадратный дворик. Туда можно попасть только сквозь единственный просвет между двумя бараками шириной в полметра или чуть поменьше… словом, не очень толстый человек пролезет бочком. И в сторону этого дворика не смотрит ни одно окно: все стены слепые. Говорят, что в звездную ночь, если небо абсолютно чистое и нет ветра, в полночь на этом дворике собираются души всех, кто умер в Нефтехимике, не дожив до восемнадцати. Представляешь, они выходят прямо из земли в виде золотистых силуэтов и кружатся в сумасшедшем слепящем смерче, что взметается к небу, будто пытается вырваться прочь. Но силы неравны, смерч опадает, души уходят обратно под землю. Говорят еще, что все, кто видел этот смерч вблизи, тут же начинали дряхлеть со страшной скоростью и умирали к утру высушенными седыми стариками. Этот дворик называется Спальня Душ…
…Домой я забегал не больше чем на десять минут. Как-то папаша, когда был во вменяемом состоянии, сообщил мне между прочим, что Кристина звонит по десять раз на дню, а иногда приходит и подолгу стоит на лестничной площадке, поджидая меня.
11 [вторичный период развития болезни]