Там же, в Севилье, они были свидетелями народного шествия с огромными раскрашенными куклами, изображавшими сцены жизни и подвига Иисуса Христа. Невидимые, спрятанные под платформами солдаты несли на своих головах Христа, Мадонну и евангелистов. Время от времени солдатам подносили вино, и тогда все вокруг начинали смеяться, потому что солдаты благодарно кланялись, и вместе с ними будто бы кланялись несгибаемые фигуры. Красочная и развеселая процессия сопровождалась странным конвоем из двух колонн инквизиторов в белых балахонах, черных остроконечных шапках, с завешенными лицами, в окружении солдат, одетых в средневековые доспехи. И вся эта карнавальная демонстрация во главе с разряженной в пух и прах Мадонной двигалась не простым шагом, а в ритме популярного болеро, что не могло не вызывать одновременно мыслей о всеобщей радости и таком же всеобщем сумасшествии. Начитанному русскому путешественнику вполне могло прийти в голову, что не зря же, в самом деле, Поприщин из гоголевских «Записок сумасшедшего» представил себя королем Испании, а не какой-то другой страны. И в Севильском соборе он, вполне возможно, тоже был — гулял там в полумраке, сердечно и просто отвечая на приветствия преданных ему севильцев. Что-то такое в испанском воздухе, безусловно, присутствовало, хотя и трудно было высказаться на сей счет определенно.
Зато на корриде Дмитрий Иванович выказал свои чувства совершенно недвусмысленным образом. Хозяин гостиницы достал для них билеты на открытие сезона боя быков, которое должна была почтить своим присутствием королевская чета Испании. Но стоило закончиться шествию пикадоров и начаться травле первого быка, как Дмитрий Иванович будто проснулся — разразился взрывом ничем не сдерживаемого возмущения и потащил свою спутницу к выходу. Цирк был переполнен, и двигаться через такое скопление народа пришлось довольно долго, так что Анна, не спускавшая жадных глаз с арены, все-таки успела досмотреть расправу над быком до самого конца, вплоть до пляски мальчишек над заколотым животным…
Еще десять дней они пробыли в холодном, пустом, но тем не менее очаровательном французском Биаррице и, наконец, двинулись в обратный путь, радуясь возвращению и страшась встречи с родиной.
Они проследовали почти прямиком в село Константиново Ярославской губернии, на рагозинский нефтезавод, где к ним вскоре присоединились Иван Евстафьевич Попов и верная Александра Синегуб. Иван Евстафьевич настолько тяжело переживал неопределенность семейного положения дочери, что вскоре после приезда его хватил удар — отнялся язык и нарушилась подвижность руки и ноги. Рагозин прислал хорошего доктора, а ночью возле постели больного дежурили все по очереди. Через какое-то время к Ивану Евстафьевичу вернулась речь, и в остальном дело тоже потихоньку пошло на поправку (но жить этому недавно совершенно здоровому человеку оставалось, увы, всего два года). Менделеев весь день проводил в заводской лаборатории, трудами заглушая чувство вины перед бывшей женой и невыносимую тоску по детям. Взявшись за дело из материальных соображений, он тем не менее был готов заняться решением давно поставленной задачи: переломить пустившую корни в России американскую тенденцию использования только летучих компонентов нефти. Он намеревался пустить в дело всё, включая тяжелые нефтяные фракции.
Рагозина в первую очередь интересовали вопросы, связанные с производством смазочных масел, и Менделеев, углубившись в технологию перегонки нефти с водяным паром, указал ему на огромные и дотоле неизвестные перспективы. Но Дмитрий Иванович, как мы знаем, не мог сосредоточить свои занятия на чем-то одном. Его опыты свидетельствовали о возможности получения широкого ассортимента продуктов из тяжелых фракций нефти и нефтяных остатков. Там же им были получены первые образцы нового «тяжелого» осветительного масла, о котором сразу же сообщила газета «Санкт-Петербургские ведомости»: «Менделеев открыл новый осветительный материал, это жидкость столь же белого цвета, прозрачна и без запаха, как вода, сгорает без остатка, горит светлым белым пламенем, воспламеняется при нагревании до 135 °C». Новое масло, полученное фактически из отходов, стоило того, чтобы ради него страна перешла на осветительные лампы новой конструкции. Менделеев убедил Рагозина объявить конкурс на создание новой лампы и вскоре подключил к этому химическую секцию Русского физико-химического общества.