Мемуары сорокалетнего

С Федором Александровичем Лешечка, как ни странно, встретился в пивном баре — подумать только, такое ненадежное место, а именно здесь определилась дальнейшая жизнь… Было жарко, парило. Лешечка обошел уже весь центр, тщательно подмечая все новое, появившееся в городе за те два года, что был он в отлучке. И в тот момент, когда смотреть больше вроде было уже нечего, когда надо бы возвращаться домой, да не хотелось: дома мать начнет пилить про его трудоустройство, — Лешечка вспомнил, что как раз здесь, под высоким речным откосом, под бульваром, на котором он уже бесцельно, до ломоты в горле, выкурил три сигареты, стоит на радость распарившимся дачникам и прогуливающимся в жаркий день гражданам невысокий острожец с башенкой и частоколом. Конечно, не только для исторической красоты поставлен он горпищеторгом: с утра из ворот под липы, видевшие еще, наверное, князя Пожарского, выносятся пластмассовые столики, открываются в частоколе бойницы и дородные тетя Паша и тетя Ксюша начинают свой затяжной бой у пивного прилавка. И только вспомнил Лешечка эту милую сердцу картину, как горошина скатился по откосу и ахнул-таки от вековечности добрых традиций: все на месте — и острожец, и бойницы, и две дородные подруги. Только очередь к ним стала втрое больше — то ли жара над городом за два последних года загустела, то ли жаждущих прибавилось, то ли народ стал жить лучше, к пиву привязался теснее.

Очередь за пивом — свята. Примкнул Лешечка за последним пивцом и, несмотря на жару, терпеливо стоит. И уже, наверное, через полчаса, когда до бойницы осталось перед ним человек лишь пять, подваливает к нему Федор Александрович. То есть, конечно, просто незнакомый парень лет тридцати пяти в джинсах, подтянутый, в фирмовой рубахе и говорит:

— Слушай, солдат, возьми и мне заодно пару кружек. Ты вроде один, и пара кружек тебя не обременит? А я тебя лещом вяленым угощу.

— Возьму, — говорит Лешечка, — если у вас есть лещ, то лучше возьму по три — кружечки.

— Заметано, — соглашается парень, — бери по три.

За пивом, за столиком, под густой прохладной липкой и познакомились. Лещ оказался вкусным, жирным, в меру соленым и провяленным.

— А почему вы, Федор Александрович, — спросил Лешечка, — определили, что я солдат?

— Лицо у тебя, Леша, загорелое, руки загорелые, шея тоже черная, как раз по линии воротничка, а в распах рубашки видно, что больше ты загаром нигде не тронут. Да и стоишь ровно, от строя еще не отвык, волосы также не по моде, слишком короткие.

— Наблюдательный вы, Федор Александрович, человек!

— Специальность у меня такая: если хочешь жить — будешь наблюдательным.

Поговорили еще о разном.

Расспросил Федор Александрович Лешечку, как текла-протекала у него служба, про родителей, про жилье, про то, чем до армии занимался, про планы на будущее.

— Никаких особенно планов нет, — ответил на последнее ожидательно Лешечка. — Может быть, дальше учиться? В армии немножко шоферил, права есть, но на грузовик устраиваться не хочу. А на легковушку — кого-нибудь возить, кто меня возьмет.

Про выпивку Федор Александрович тоже очень подробно расспросил:

— Не пью, — скромно, не кривя душой, сказал Лешечка, — белого вина вообще в рот не беру, не люблю, красное не нравится, вот разве пиво.

И тут Федор Александрович и сделал несколько охмелевшему Лешечке такое предложение:

— А может, Леша, пойдешь работать к нам, в автосервис?

В первый же свой рабочий день, увидев низкие постройки, пыльный двор с искореженными машинами, основной зал со старенькими подъемниками и толпу разнообразных личностей, сгрудившихся у барьерчика мастера-приемщика Федора Александровича, Лешечка подумал: «Ну и в дыру я попал». Но отступать было некуда. Как говорится, давши слово — держись, а не давши — крепись. Единственное, что утешало Лешечку, это таинственные слова Федора Александровича, сказанные еще при первом свидании: «Тебе, Леша, будет неплохо. И помни, ты родился в рубашке. Мы бы ни за что незнакомого паренька на работу не взяли, но ученика, который был на твоем месте, забрали в армию, а «сверху» нас предупредили, что если быстро кого-нибудь не возьмем, то ставку закроют». Это туманное признание как-то «грело» Лешечку в первый день: значит, не плевое место, почему-то решил он, не только сотня в месяц, а будет, наверное, еще некое попутное вспомоществование — тридцатник или полсотня в месяц набежит за разные услуги. В общем-то он, конечно, догадывался, что идет работать не провизором в аптеку.

Когда Лешечка уже переоделся, познакомился со своими товарищами по работе, а было их человек двадцать, по громкой связи назвали его фамилию, и перед самым звонком состоялся короткий разговор с Федором Александровичем. Вернее, вот что сказал ему мастер-приемщик:

— Я тебя, Леша, ни о чем не предупреждаю и ни о чем не говорю. Смотри сам, потом во всем разберешься.