Мемуары сорокалетнего

У нас уже с Констанцией Михайловной был в жизни критический момент. Так же все наше дело трещало. Так же пришел на наше предприятие, которое тогда выпускало музыкальные сувениры, долдон и чинуша и так же стал наводить порядок. «Мы, конечно, — говорил этот долдон, — творим, мы творцы, но давайте творить по рабоче-крестьянским правилам, потому что мы не надомники, а работаем на производстве». Ведь мы тогда совсем с Констанцией Михайловной были молодые, неопытные, а встретились где-то в коридоре, переглянулись и вечером как-то вместе сели рядышком и сочинили. Почерк у меня гладкий, хорошо читаемый. Шариковые ручки тогда вроде еще в моду не вошли, но синему цвету на бумаге я не изменил. Хорошее накатали письмишко в инстанцию, а вместо подписи слезную мольбу: дескать, не подписываем, потому что боимся репрессий ретивого начальника. Отослали, оформили, марку наклеили, а уже через месячишко ретивого начальника как сдуло. Есть еще традиции, есть еще порох в пороховнице, есть еще синие чернила. Резов крылатый конь Пегас. И даже перышко из его крыльев выдергивать не надо, потому что в каждом табачном ларьке, в любом киоске «Союзпечати» продается волшебная палочка стоимостью в тридцать пять копеек за штуку.

Игорь Константинович Михайлов, парторг, 58 лет

Как ни удивительно, но все заушные разговоры не сработали, партийно-перевыборное собрание прошло гладко. Выступили коммунисты, отметили возросшую дисциплину производства! Очень глухо и, я бы сказал, доброжелательно прозвучала критика в адрес директора: дескать, очень по-волевому, очень круто закручивает гайки, надо бы, говорила одна дама из отдела Констанции Михайловны, уточнить репертуарную политику. То есть практически то, чем были недовольны многие в коллективе, наружу не вышло: невозможность работать «с колес», жесткая финансовая политика директора, не желающего из госкармана подкармливать халтурщиков из инструментальных ансамблей и средних певичек (на рынке, дескать, все разойдется), стремление премию превратить в премию, а не в прибавку к зарплате, ведь все это было так логично, что против этого в открытую выступать было невозможно. Все проходило гладко. Я получил лишь один голос против при выборах — для всех я был человек слабый, робкий, подверженный влияниям, на мозоль кому-то, как полагали, я не наступлю. Однако директор получил десять против. Это значит, подумал я, на нашем острове, который время когда-то обходило стороной, стремясь вперед, началась война. Наш тихий «заповедник» зашевелился, охраняя себя от нашествия свежего ветра. Время нас достало. И слава богу. Но «заповедник» так просто не сдает своих позиций. Я понял, теперь атаки пойдут на директора. Он был слишком открыт, слишком доверчив, бесхитростен. В первую очередь, подумал я тогда, мне надо начинать работу с директором.

Каждый день разговаривая с людьми, я заметил, как мало люди осведомлены о своем предприятии, о делах, которые происходят за закрытой дверью директорского кабинета. Это оказывается на руку таким людям, как балаболка Констанция Михайловна и ее верный подпевала, инженер из отдела сбыта Прохор Данилович Шуйский.

Кого-нибудь у директора наказывают за нерадивость, человека вызывают, долго разговаривают с ним, а в коридорах это переиначивают: директор предприятия старых всех хочет уволить и на их место посадить своих людей.

На фабрике, особенно в творческих, студийных цехах народ собрался, в основном, пожилой, и вот разнесся слух, что директор, дескать, всех людей пенсионного возраста собирается обязательно отправить на «заслуженный отдых».