Мемуары сорокалетнего

И вот как только я начал на производственных совещаниях, беседуя с отдельными работниками, проводить эту мысль, сразу понял: я попал в заповедник, в старый заказник, «владельцы» которого очень не хотят, чтобы кто-то распутал все хитросплетение звериных троп, чтобы чужак разглядел, где водопой, лежбище, места гнездований. Они сами браконьерствуют в этом лесу, но так не хочется, чтобы опытный егерь перекрыл пути к вкусной дичине. Здесь пойдет битва не на жизнь, а на смерть. Берегись, егерь, как бы не шарахнули из-за куста в тебя бандитским жаканом.

Игорь Константинович Михайлов, парторг, 58 лет

Я никогда не был доволен собой. Это мой характер. Мне всегда казалось, что во мне чего-то не хватает, природа недомесила меня, недовложила дрожжей и соли. Пятьдесят восемь лет, пора подводить итоги, а я все еще, как мальчишка, мучаюсь, рефлектирую, колеблюсь, занят внутренней своей переделкой и самосовершенствованием. Сколько сил убивала эта неуверенность. Окружающие, наверное, говорят о моей деликатности. Очевидно, я действительно произвожу такое впечатление. Но совсем недавно я, так долго сам себя неживший этим иностранным словечком, назвал все грубо и определенно, назвал все трусостью.

У крестьянского сына образовалась профессорская внешность. Наверное, это не от внутренней интеллигентности, причины проще. Худой — от застарелой язвы желудка, прямая спина — от корсета на искривленном еще в войну позвоночнике. Говорю я всегда неторопливо, потому что знаю, грамотешки всегда недоставало. Осмотрительно говорю, с детских деревенских лет привык называть всех на «вы». Больше слушаю. А что делать, это моя специальность — я же не директор, не артист, я начальник ОТК, контролирую качество звучания. Высокие частоты, низкие частоты, паузы, дикция, шумы, шипы. Я все слышу, работа научила, жизнь научила.

Правильно у меня в жизни было одно — честно выполнять свой долг. Но ведь я специалист по звуку. Разве не слышал я фальшь в речах? И всегда мучился, всегда себе говорил: ну встань, ну выскажись. А как же эта распроклятая грамотешка? Вдруг не смогу доказать? Все же вокруг образованные, интеллигентные, консерватории кончали, университеты, читают, бывают на концертах, а я с утра до вечера слушаю одно и то же — легкую музыку, народную музыку, классическую музыку. А не скажешь, не сможешь ответить, не сможешь оборвать зарвавшегося человека, потом мучаешься — трус малодушный, ротозей, рохля. Я всегда тихий ходил. Зачем ОТК, кому нужен ОТК, как он работает, как он план выполняет, кого это интересовало, кого это интересует? Вроде бы положено иметь, вот на фабрике и имеем. Вспоминали обо мне, только когда находили партию брака. Все директора в этом случае были одинаковы. Вызывали, чай секретарша приносила, спокойный разговор: как живу, как здоровье. А потом, как по трафарету: «Ну, а брак, как у нас, смертельно?» Я всегда отвечал: «Да нет, не смертельно». И директор, каждый директор говорил: «Ну, вы тогда, Игорь Константинович, подпишите, и мы отдел реализации попросим отослать эту партию куда-нибудь подальше, за Уральский хребет». И сразу вставал директор, руку мне подавал, потому что по моему взгляду понимал, не согласиться я не могу. Разве я не понимаю, что за моей подписью — премия для всей фабрики? Из года в год тянулось, предпоследний наш директор раз двадцать за пять лет спрашивал за чаем, которого я ни разу так и не выпил, как зовут мою жену и откуда я родом. И тут вызывает новый директор. А я только что забраковал новую партию пленки, которая пришла от химиков, уверен был на сто процентов: пойдет из машин сплошной брак. Ну, думаю, уже узнал, сейчас начнется. Захожу, знакомлюсь. Вижу, чай не несут. И тут мне новый директор говорит:

— Игорь Константинович, я сейчас начал вникать в дела фабрики, стал знакомиться с документацией, и что меня поразило: за последние пять лет отдел, который вы возглавляете, не забраковал ни единой партии материала или готовой продукции. Ни единой, а между тем нет дня, чтобы нам не приходили рекламации. Сможете ли вы этот факт как-нибудь объяснить?

— Только что я подписал акт о снятии целой партии сырья с производства.

— Вот и прекрасно, пусть отвечают химики, через арбитраж мы наложим на них штраф.

— Это правильно, — говорю я, — штраф мы получим. Но основные производственные цеха мы остановим на несколько недель, потому что, кроме последней партии пленки, у нас других резервов нет. Фабрика не выполнит плана, а коллектив, весь коллектив не получит прогрессивки.

Директор взялся за затылок! Походил по кабинету и говорит:

— Ну, а из этой пленки продукция пойдет…

— …со смертельным браком? Вы это у меня хотели спросить?

— А вы откуда догадались?

— До вас в этом кабинете мне этот вопрос задавали раз сорок.

— Ну, а потом?

— А потом говорили, что продукцию этой партии надо реализовывать где-нибудь подальше, за Уральским хребтом.

— Но ведь и я родился за Уральским хребтом.

— Вот вас-то и будут земляки вспоминать, — расхрабрился я.

— И так всегда продукция и реализовывалась?