Мемуары последней Императрицы

Вот, уронила любимое перо и сломала его, скука такая. Ужасно холодно, 9 градусов в зале и дует отовсюду, такой ветер, но они все гуляют. Надеемся офицера завтра увидеть хоть издали. Так рада, что ты все получила. Надеюсь, что носишь серый платок и он «вервеном» пахнет. Понюхай это письмо — знакомый старый запах: добрая Зиночка мне нашла и послала из Одессы.

Что ты познакомилась с Горьким — меня так удивило: ужасный он был раньше, аморaльный, ужасные, противные книги и пьесы писал — неужели это тот? Как он против Папы и России все воевал, когда он жил в Италии. Будь осторожна, дорогая.

Хорошо, что можно в церковь идти — нам это опять запретили, так что дома служба и другой священник.

Как я рада, что с Сережей все хорошо — но бедной Тине будет трудно теперь, помоги ей Бог. Маня Г. [50] мне образ умиления через Изу послала, он еще в П., хотели его убить. Трудно людей теперь понять, иногда на вид большевики, в душе — напротив. Висел над койкой детей, теперь и мне стало лучше — носила на Новый год — лежал на молитв. столе 31-го и во время службы. Как же мне это сделать, как передать?.. Совсем не знаю…

…Много удивительного, странного. Полным ходом надо писать, ждут письма. Скорее нарисовала (очень плохо) молитву на кусочке березы, кот. он пилил. Мало теперь рисую из-за глаз, пишу в очках — холодно, пальцы совсем окоченели.

Хотелось бы послать что-нибудь, но нет ничего. Посылаю тебе образ Мал. Б. Матери, молилась у нее, она привезена была в нашу церковь. Офицер тоже в монастырь пойдет, замерзнет, боюсь, по дороге. Спасибо за чудную молитву.

Страшный ветер, дует в комнаты. Часто очень ношу твою синюю кофточку, и лиловую тоже. Любовь горячую шлю, молитвы, душу.

Крепко верю, на душе мирно. Все мы твои и тебя горячо и нежно целуем. Привет всем.

23 января 1918

Написано по-русски

Душка, моя родная, маленькая, — есть еще возможность тебе написать, так как уедет только 26-го обратно. Кто мог подумать, что он сюда проедет; надеюсь, что его не обокрадут по дороге, везет тебе 2 фунта макарон, 3 ф. рису и ф. колбасы; так удобно вышло, что Аннушка не с нами живет.

Связала чулки и посылаю тебе пару. Они для мужчины сделаны, но, думаю, тебе пригодятся. Под валенками носишь, и когда холодно — в комнатах. 29 гр. опять, 6 гр. в зале — дует невероятно.

Страшно тронуты, что Х. деньги привез, но, правда, не надо больше — все пока у нас есть. Бывали минуты, когда не знали, откуда взять, так как из Петрограда не высылали, теперь опять пока есть. Чем ты живешь? Твои деньги я тебе тогда положила вниз в шкатулку с твоими золотыми вещами. Скажи, Х. принадлежит лик друзьям Лили или Келлера [51]? Нет ли у него именья на юге около Киева?

Почти не могу держать пера. Как я рада, что твоя комнатка уютная и светлая, но страшно утомительно так высоко подниматься. Как бедная спина и нога? И сердце золотое? С тех пор ничего о Лили не знаю, кажется, юг от севера отрезан; оттого я тоже больше не получаю письма от матери Сыробоярского. Он учится английскому языку. От Седова не имею известий; Лили писала давно, что он должен был бы быть недалеко отсюда.

О двух сестрах моих и брате уж год ничего не знаю. Летом только раз от сестры получила. О.А. [52] пишет детям длинные письма — все про своего мальчика, которого обожает, кормит его, ухаживает за ним (у них нет няни). Бабушка, кажется, постарела очень — больная у себя в комнате сидит и грустит.

У Тудельс [53] 4 гр. в комнате. Сломала перо опять, и это жесткое. Говорят, что «столпу семейства» хорошо живется в Кисловодске; оба сына у нее, она много принимает, там весь «beau monde» Рубинштейн и Манташев царствуют и все устраивают. Говорят, и румыны туда приглашены. Мерика [54] ждет там ребенка, Мариана Р.Рожнова [55] купила себе дом, и они теперь принимают по вечерам.

…Очень про тебя спрашивал, и Тудельс, и моя хорошая большая Нюта Демидова с таким участием.

Джимми лежит у меня на коленях и греет меня. Солнце светит, они все пошли на улицу. Невероятно холодно из-за ветра, но у вас должно быть ад просто — темнота, холод и голод.

Помоги вам Бог перенести все это тяжелое. Какие испытания! Чем хуже здесь, тем лучше и светлее будет там. Больно думать, сколько еще будет кровопролития, пока настанут лучшие дни. Я слышала, что Малама и Эллис [56] еще в полку. Видаете ли вы доброго отца Иоанна?

Душка, посылаю тебе всю мою любовь; грустно, что ничего здесь нельзя достать.

Вышиваю покрывала на аналои и воздухи, когда глаза позволяют, а то вяжу чулки, но скоро конец шерсти, которую привезла. Здесь нельзя достать, есть только грубая и дорогая. Шура Петровская [57] выучилась сапоги шить и продает их; она теперь с детьми брата (он оставил полк, как почти все остальные), но их выгоняют из дома. Сандру она видела раз, впечатление больной женщины. В.Чеботарева [58] оставила лазарет. Вильчковский [59] в Ессентуках. Дети получили от няни письмо из Англии — с октября месяца первое письмо оттуда.