Мемуары фельдмаршала

Наконец, я объяснил свои методы работы, в том числе мою нелюбовь к бумагам и мелким подробностям. Я назначил де Гингана начальником штаба 8-й армии и сказал, что каждый приказ, отданный им, должен восприниматься как мой приказ и исполняться немедленно. Он пользуется моим полным доверием, и весь личный состав штаба переходит в его подчинение.

Мою речь выслушали в абсолютной тишине. Ни единый звук не прерывал ее. И мои слова, безусловно, произвели сильное впечатление и вдохнули надежду в моих слушателей. Личному составу штаба стало ясно: с неопределенностью покончено. Но многие, конечно, подумали, что у меня слишком белые колени, подразумевая под этим отсутствие опыта войны в пустыне. [108]

В общем, мой первый день в пустыне прошел удачно, пусть и выдался долгим и утомительным. Я многого добился, но предстояло сделать гораздо больше. Я знал, что должен проявлять осторожность еще один день, поскольку Окинлек отбывал из Египта только 15 августа, а в штабе ближневосточной группировки меня воспринимали как неприятную новую метлу. До сих пор они хранили молчание по поводу моих действий, возможно, потому, что их поставили в известность лишь о нескольких моих приказах, и я еще ни о чем их не просил. Я точно знал, с утра 15 августа, после вступления Александера в должность командующего, все пойдет как по маслу. Он бы полностью нас поддержал и оказал бы всяческое содействие во всех наших начинаниях. И по совету де Гингана я не обращался в штаб группировки ни с какими просьбами, хотя в связи с изменением стратегии у меня и накопилось немало вопросов. В подобных ситуациях де Гинган всегда давал мне дельные советы. Впоследствии он не раз и не два удерживал меня от опрометчивых поступков. Мы хотели добиться многого, но прежде всего нам требовались разведывательные данные, на основе которых я мог строить планы конкретных действий.

В тот вечер у нас с де Гинганом состоялся очень плодотворный разговор. Теперь, получив значительные полномочия, он хотел знать мои взгляды по некоторым ключевым вопросам. Я намеревался провести весь последующий день, да и еще несколько дней вне штаба; он хотел, чтобы по вечерам я обязательно уделял ему какое-то время. В тот вечер я улегся спать очень усталым, но точно знал, что мы на пути к успеху. Боюсь, заснул я с озорной улыбкой на устах: я отдавал приказы по армии, которой командовал кто-то другой!

Вскоре после рассвета меня разбудил офицер, чтобы доложить оперативную сводку. Я страшно разозлился и сказал ему, что никто и никогда не должен приходить ко мне с такими бумажками; меня не волнуют действия боевых дозоров и прочие мелочи. Он долго извинялся, сказав в свое оправдание, что Окинлек требовал, чтобы его будили рано и сообщали о текущей ситуации.

Я ответил, что я — не Окинлек и, если что-то пойдет не так, докладывать об этом мне должен начальник штаба. Если же все [109] в порядке, я не хочу, чтобы меня беспокоили. Дежурный офицер очень расстроился. Поэтому я пригласил его выпить со мной чашечку чаю, мы с ним поговорили по душам, и он ушел успокоенный. Начальник штаба выпустил новый приказ по утренним оперативным сводкам, и больше мне спать не мешали.

После разговора с де Гинганом мне стало ясно, что наступление Роммеля — дело ближайшего будущего: слишком многое указывало на это. Он собирался предпринять последнюю попытку захватить Каир и Александрию и закрепиться в дельте Нила. Не вызывало сомнений, что главный удар он нанесет на северном или на южном фланге с последующим выходом его ударных войск в тыл 8-й армии.

Он не мог оставить 8-ю армию за спиной и продвигаться к самым лакомым регионам Египта. Сначала требовалось уничтожить 8-ю армию, а уж потом никто не смог бы помешать ему захватить эти самые регионы.

Как только замысел противника стал понятен, я определился и с основными положениями своего плана.

Северный фланг на участке 30-го корпуса следовало укрепить мощными минными полями и проволочными заграждениями, с тем чтобы удерживать этот участок фронта минимальным количеством войск. Моего приезда туда пока не требовалось. Южный фланг требовал значительно большего внимания. Именно туда я и поехал. Мне также требовался новый командир 13-го корпуса: на место погибшего Готта еще никого не назначили.

Я провел целый день, изучая стыки участков ответственности разных корпусов и южный фланг, и сразу отметил стратегическое значение двух доминирующих районов: горных хребтов Рувейсат и Алам-Хальфа. Важность обоих не вызывала у меня сомнений, однако ключом к Аламейну был Алам-Хальфа. Этот хребет находился в нескольких километрах за линией Аламейна и к юго-востоку от Рувейсата. Из-за отсутствия свободных войск оборонительных позиций на Алам-Хальфе не было.