Мемуары

Тем временем от короля бежали граф Мэн и несколько других людей, которые увели 800 кавалеристов. Некоторые уверяли, что граф Мэн сговорился с бургундцами, но я убежден, что в действительности ничего подобного не было. Вообще столь большого дезертирства с обеих сторон никогда еще не наблюдалось, и это несмотря на то, что оба государя не покидали поля боя. От короля один почтенный человек бежал аж до самого Лузиньяна, ни разу в пути не подкрепившись, а от графа другой достойный человек – до Кенуа-ле-Конта. Оба они потом не удержались от взаимных издевок.

Итак, обе армии вновь выстроились одна против другой; раздалось несколько пушечных выстрелов – и с обеих сторон оказались убитые.

Но сражаться никто уже не желал. Наша армия была многочисленней королевской, зато им придавало силу личное присутствие короля, который обращался к ним с добрыми словами. Все, чему я был свидетелем, убеждало меня в том, что, если б только он отсутствовал, все его люди разбежались бы.

Кое-кто из наших хотел возобновить битву, особенно монсеньор де Обурден, говоривший, что видел, как разбегаются люди короля. Впрочем, если бы можно было найти сотню лучников, чтобы стрелять через вал, дело обернулось бы в нашу пользу. Но пока судили да рядили, не вступая в бой, начало темнеть. Король вернулся в Корбей, и мы решили, что он со своей охраной расположился там на ночлег.

В том месте, где ранее находился король, случайно взорвался бочонок с порохом и огонь перекинулся на тележки, стоявшие вдоль рва. Мы же подумали, что это противник зажег костры.

Граф Сен-Поль, который вел себя как главнокомандующий, и монсеньор де Обурден, ставивший себя еще выше, приказали свезти повозки к тому месту, где мы стояли, и огородиться ими. Пока мы сохраняли боевой порядок и были при оружии, появилось множество королевских людей, охотившихся за добычей, поскольку они были уверены, что за ними – полная победа. Но им пришлось проходить сквозь наши ряды, и многие нашли свою смерть – ускользнуло лишь несколько человек.

В этот день из именитых людей короля погибли мессир Жоффруа де Сен-Белен, капитан Флоке и великий сенешал Нормандии, а из бургундцев – мессир Филипп де Лален. Пехотинцев и простых воинов больше полегло у бургундцев, зато король потерял больше кавалеристов. Что же касается знатных пленников, то всего более их оказалось у людей короля, которые схватили лучших из тех, кто бежал с поля боя.

В общем потери с обеих сторон составили по меньшей мере две тысячи человек, ибо сеча была кровавой а как у тех, так и у других были и настоящие воины, и настоящие трусы. Но особенно удивительно, по-моему, то, что армии, сойдясь на поле боя, три или четыре часа простояли друг против друга, не двигаясь с места.

Оба государя должны были бы высоко оценить тех людей, что остались им верными в этот трудный момент, но они поступили как люди, а отнюдь не как ангелы: отобрали чины и должности у одних за то, что те покинули поле битвы, и одарили ими других, убежавших на десять лье дальше. Один из наших потерял власть и был удален от государя, но через месяц вошел в еще большее доверие.

Загородившись повозками, мы расположились, как могли, на отдых. Было много раненых; большинство пало духом и боялось, как бы не выступили парижане с 200 кавалеристами маршала Жоакена Руо, королевского наместника в городе, и не пришлось бы вести бой с двух сторон. Когда спустилась ночь, 50 копейщикам был отдан приказ разведать, где расположился король, но пошло только 20. Как мы полагали, расстояние от нашего лагеря до короля равнялось трем полетам стрелы.

Монсеньору Шароле перевязали рану на шее, и он, как и все, немного попил и поел. С того места, где он сел перекусить, убрали четыре или пять голых тел и бросили туда две охапки соломы. Когда перетаскивали тела этих насчастных, один из них вдруг запросил пить и ему влили в рот травяного отвара, который пил сеньор Шароле. Он пришел в себя, и его узнали. Это был известный лучник Саваро из личной охраны графа. Ему оказали помощь, и он выздоровел.

Чтобы решить, как действовать дальше, собрался совет. Первым высказался граф Сен-Поль, заявивший, что положение наше ненадежно, и предложивший сжечь на заре часть обоза, сохранив при этом всю артиллерию, так чтобы подводы остались лишь у тех сеньоров, у кого под рукой не менее десяти копейщиков, и направиться в Бургундию, ибо, не имея припасов, оставаться между Парижем и королем нельзя. В том же духе выступил монсеньор де Обурден, который, однако, посоветовал дождаться разведчиков, и еще три или четыре человека. Последним взял слово монсеньор де Конте. Он сказал, что, как только среди воинов распространится слух об отступлении, начнется повальное бегство и мы будем разбиты, не успев пройти и 20 лье. Приведя и другие разумные доводы, он высказался в конце концов за то, чтобы всем в эту ночь как можно лучше подготовиться и на заре атаковать короля и либо победить, либо погибнуть. Такой план он считал более надежным, чем отступление.