Говорят, что тогда у маршала Мнишка зародилась надежда на то, что доброе расположение наследника Екатерины могло бы в один прекрасный день привести его к избранию на престол, на который он, быть может, считал себя вправе претендовать, как наследник Вишневецких и потомок отца знаменитой царицы. Рассказывали даже, что во время одной из дружеских бесед великая княгиня, показывая свои бриллианты, чтобы лучше отметить красоту одной диадемы из драгоценных камней, надела ее на голову племянницы короля, а затем на голову гофмаршала. «Я принимаю это, как предзнаменование», будто бы сказал тот в порыве наивности или глупого тщеславия, о котором он, вероятно, пожалел через минуту.
Павел, взойдя на престол, вспомнил про свое сближение со Станиславом-Августом и захотел выказать ему знаки своей дружбы. Императрица Мария не замедлила одобрить это намерение. Император предложил королю-узнику оставить Гродно и прибыть в Петербург. Павел был очень рад новому случаю показать себя великодушнее своей матери. Польский король был принят в Петербурге со всеми почестями, которые отдают коронованным особам. При его приближении к столице навстречу ему были высланы камергеры и высшие сановники, чтобы приветствовать его от имени императора и членов императорской фамилии.
Император предложил польскому королю один из своих дворцов, прекрасно обставил его на свой счет и вообще желал сделать приятным его пребывание в Петербурге. Император и король устроили друг другу банкеты и приемы, и первое время ни одно облачко не затмило доброго согласия, казавшегося продолжением дружественных отношений, установившихся в Висновицах. Но никогда не заходило речи о возвращении короля в его королевство, исключая, быть может, некоторых бесед в том духе, в каком император говорил с генералом Костюшко, возлагая вину польского раздела на императрицу Екатерину и оправдываясь невозможностью изменить уже совершившийся факт.
Первое время царствования Павла отличалось неустройством и беспорядочностью. То был беспрерывный ряд поразительных происшествий, необычайных и смешных сцен, которые, казалось, предвещали резкую перемену в государственных отношениях и установление нового порядка вещей, но только не по существу, а лишь по одной наружности.
Должностные лица, генералы смещались с изумительной быстротой. Отпуски добровольные и вынужденные давались во множестве. Новые лица появлялись беспрестанно. Производства в армии происходили без всякой системы, без справок о способностях тех, которым по давности службы давали такие места, каких они никогда и не надеялись достигнуть.
Император в своих решениях руководился лишь одним желанием, чтобы его воля немедленно исполнялась, хотя бы то были распоряжения, отданные по первому побуждению и без всяких размышлений. Ужас, им внушаемый, заставлял всех с трепетом и покорно опущенной головой подчиняться всем его приказаниям, самым неожиданным и странным. На парадах ежедневно происходили неприятные или необычайные сцены. Заслуженные офицеры и генералы по ничтожным поводам, либо впадали в немилость, либо получали отличия, которые едва ли в обычное время могли быть заслужены ими самыми неизвинительными ошибками или самыми крупными заслугами, оказанными государству.
Император запретил ношение круглых шляп, которое он считал признаком либерализма. Если кто-нибудь в толпе, присутствовавшей на параде, показывался в круглой шляпе, адъютанты бросались вдогонку за виновным, убегавшим со всех ног, чтобы избежать наказания палками в ближайшей кордегардии. Это была настоящая охота, продолжавшаяся по улицам, перед зрителями, которые забавлялись таким зрелищем, выражая пожелания, чтобы несчастному беглецу удалось скрыться. Лорд Витворт, английский посол, должен был сделать себе особенной формы шляпу, в которой он мог бы гулять по утрам, не нарушая приказа императора.
Император ежедневно объезжал город в санях или в коляске, в сопровождении флигель-адъютанта. Каждый повстречавшийся с императором экипаж должен был остановиться: кучер, форейтор, лакей были обязаны снять шапки, владельцы экипажа должны были немедленно выйти и сделать глубокий реверанс императору, наблюдавшему, достаточно ли почтительно был он выполнен. Можно было видеть женщин с детьми, похолодевшими от страха, выходящих на снег, во время сильного мороза, или в грязь, во время распутицы, и с дрожью приветствующих государя глубоким поклоном. Императору все казалось, что им пренебрегают, как в то время, когда он был великим князем. Он любил всегда и всюду видеть знаки подчинения и страха, и ему казалось, что никогда не удастся внушить этих чувств в достаточной степени. Поэтому, гуляя по улицам пешком или выезжая в экипаже, все очень заботились о том, чтобы избежать страшной встречи с государем. При его приближении или убегали в смежные улицы или прятались за подворотни.