Мемуары

Поэтому-то, когда настал момент начать с ним борьбу, на это пошли без малейших колебаний, ибо в этом видели поход против силы, переставшей служить справедливости и добру. Это мнение, охватившее всю Европу, перешло и на русское общество и увлекло русский кабинет на такой путь, где он не имел возможности, — греша, быть может, излишней поспешностью, — точно определить роль, подходившую России при данных условиях. Амьенский мир, встреченный с одинаковым энтузиазмом по обе стороны пролива, был нарушен событием, вокруг которого Наполеон поднял шум с обычной ему резкостью; но в данном случае права были на его стороне. Он потребовал немедленного очищения Мальты, занятой англичанами, под строгим условием уйти оттуда тотчас же по заключении мира. Судьба этого острова по общему согласию должна была решаться всеми державами сообща. Англия высокомерно отказалась от выполнения этой статьи, и война загорелась немедленно. Новое министерство отправило в Петербург послом лорда Говер. Говер в то время был еще молодым человеком; он обладал не только природной осторожностью, но и тактичностью, сказывавшейся в каждом его слове и в манере обсуждать дела. Мне он выражал полное доверие, а часто даже и искреннюю дружбу. Его сопровождал Карл Стюарт, имевший случай научиться дипломатическому искусству, занимая уже несколько лет пост секретаря посольства. Внеследствии оба они стали очень известны в Париже, где они несколько раз сменяли друг друга, когда лорд Говер, сделавшись лордом Гренвиль, присоединился к вигам, между тем как Карл Стюарт остался в рядах тори. Лорд Говер приехал в Россию с важным поручением, — склонить императора к союзу с силами, направленными против Франции, и оказать им активное содействие. Австрийское правительство, во главе которого стоял Кобенцель, также прислало нового посла, графа Стадиона, с поручением проникнуть в истинные намерения России. Поскольку решительно действовало английское правительство, постольку действия австрийского были проникнуты робостью и скрытностью. Австрия постоянно опасалась скомпрометировать себя преждевременным обнаружением ее действий перед Англией, так что нам пришлось скрывать некоторое время от Англии наши сношения с Австрией, чем Англия была недовольна, и граф Семен, быть может, с чрезмерным рвением передавал нам ее упреки. Выступая на мировой арене, Наполеон отбросил все, что могло заставить поверить в его высокую и благородную миссию. Это был Геркулес, не думавший больше о гуманности, а стремящийся употребить свою силу на порабощение мира. Все его желания сводились к восстановлению всюду неограниченной власти в ее прежнем виде и со всеми ее злоупотреблениями. Он превратился в обыкновенного узурпатора, и было вполне справедливо бороться с ним его же средствами. Борьба с ним сводилась теперь уже не к сопротивлению силе — освободительнице мира, а к сопротивлению силе, не руководившейся никакими принципами, а желавшей все поработить своему капризу. Поэтому во все время его правления перед его честолюбием и несправедливостью бледнели все остальные честолюбия и несправедливости, угнетавшие человечество; их скрывало зловещее всепожирающее пламя, поднимавшееся над головой Европы.

Вот почему во всех странах, без исключения, все принципиальные и сильно чувствующие люди, все, кто дорожил достоинством своего отечества, кто был проникнут чувством независимости, а также честолюбием и мужеством, — все единодушно составили оппозицию Наполеону.

Спрашивается, какая партия стояла тогда на его стороне? На это можно ответить, что такой партии вовсе не существовало. Наполеона поддерживали лишь те, у кого страх пересиливал все другие соображения и кого всюду заклеймило общественное мнение. Сторонников Наполеона становилось больше в такие моменты, когда укреплялась мысль о бесполезности какой бы то ни было оппозиции, о том, что противодействие Наполеону повлечет за собою лишь новые бедствия. Но, — повторяю еще раз, — партия Наполеона держалась лишь страхом перед ним. Как только ослабевал этот страх и действительные чувства прорывались наружу, эта партия тотчас рассеивалась, и все голоса сливались в общий протест против человека, который превратился в обыкновенного тирана, и всюду стремился поработить всех и каждого под свое иго.