Положение графа Северина, после его либеральной попытки, уже больше не восстановлялось; его еще принимали при дворе и относились к нему по-прежнему, но он уже не пользовался доверием и расположением государя.
Благодаря своему поступку, Потоцкий приобрел большую популярность в Москве и других провинциях империи; на него смотрели как на настоящего русского патриота и благородного защитника дворянских привилегий. Эта слава была так приятна графу, что из-за нее он позабыл свои прежние польские чувства. В молодости, на сейме 3-го мая, человек этот был горячим польским патриотом, в старости же, забыв о своей родине, думал только о том, чтобы увеличить свое состояние, приятно пожить, и ради препровождения времени причислял себя в России к оппозиции.
В конце концов, у него вошло в обычай постоянно переезжать из своих имений в Петербург, где он присутствовал в сенате, и обратно. Во время этих путешествий он много читал и приготовлял речи, которые ежегодно произносил то в Москве, то в Петербурге.
Так как по свойству своего ума он склонен был скорее к скептицизму, чем к активности, то от него редко можно было добиться какого-нибудь положительного мнения. Чувство не играло никакой роли в его решениях — они всегда неизменно диктовались лишь расчетом. Однако самолюбие превозмогало у него опасение за свою судьбу; впрочем, эти опасения, по правде, не могли слишком удручать его, так как Александр, в особенности в то время, никого не преследовал. Можно было не нравиться императору, ничем не рискуя при этом. Граф Северин сохранял за собой, пока хотел, места сенатора и попечителя, дававшие ему возможность заниматься любимой деятельностью. Умный и образованный, в глубине души он вечно колебался во всем, за исключением лишь того, что касалось его материальных интересов. Религиозное чувство было ему совершенно чуждо. Человек с подобным характером должен был к концу жизни совершенно очерстветь. Я больше никогда с ним не встречался. Александр дал ему в пятидесятилетнее пользование значительное количество земли. Я помогал ему, насколько мог, устроить это дело. Позже я оказал также некоторые услуги и его сыну Льву. Благодаря этому, между нами установились хорошие отношения, длившиеся во все время моего пребывания в России и прервавшиеся потом, как прерывается шум дня при наступлении ночи.
Если бы человеческая натура могла довольствоваться только возможным, Александр должен был бы удовлетворить русских, так как он доставил им спокойствие, довольство, даже некоторую свободу, чего они не знали до начала его царствования; одним словом, во всей русской жизни чувствовался известный прогресс. Но русские желали другого. Похожие на игроков, жадных до сильных ощущений, они скучали однообразием благополучного существования. Молодой император не нравился им; он был слишком прост в обращении, не любил пышности, слишком пренебрегал этикетом. Русские сожалели о блестящем дворе Екатерины и о тогдашней свободе злоупотреблений, об этом открытом поле страстей и интриг, на котором приходилось так сильно бороться, но вместе с тем можно было достичь и таких огромнейших успехов. Они сожалели о временах фаворитов, когда можно было достигать колоссальных богатств и положений, каких напр. достигли Орлов или Потемкин. Бездельники и куртизаны не знали, в какие передние толкнуться, и тщетно искали идола, перед которым могли бы курить свой фимиам. Обреченные отныне на бездействие и скуку, они не знали, куда применить всю свою пошлость. Их низость оставалась без употребления. Московские фрондеры были настроены не лучше по отношению к новому положению, занятому двором, потому что они чувствовали себя выбитыми из колеи постоянного критиканства и совершенно не радовались преимуществам, которые могли бы иметь от этих перемен. Впрочем, их либерализм совершенно разнился от либерализма Александра, склонявшегося, подобно императору Иосифу, скорее на сторону демократических идей и идей равенства. Но либерализм Александра стоял выше либерализма императора Иосифа в том отношении, что отливался в более мягкие формы.
Только одна лишь императрица-мать старалась поддержать прежние обычаи и блеск при дворе. Молодой двор, напротив, отличался даже преувеличенной простотой, полным отсутствием этикета и принимал у себя только интимное общество, где не было никаких стеснений. Император и его семья являлись в парадных платьях только по воскресным и праздничным дням, по возвращении от обедни. Обеды и вечера давались большей частью во внутренних покоях и ни в чем не походили на то, чем были в предыдущие царствования. Впоследствии император полюбил блеск и пышность, но в начале своего царствования он придавал всему этому, можно сказать, даже слишком мало значения.