Мемуары

Я испытывала к Удету большую симпатию, но одновременно и злилась на него. Он добился у Зокаля, чтобы Снежная Блоха жил не у нас в гостинице «Мортерач», а в Санкт-Морице, в роскошном отеле, где у чудо-пилота были обширные покои. В первый раз мы со Снежной Блохой оказались разлученными. И, когда съемки с участием Удета заканчивались, они оба улетали в Санкт-Мориц. Я страдала от разлуки больше, чем Ганс. Он познакомился с новым, до этого не известным ему миром, где были красивые и элегантные женщины, всегда окружавшие Удета. До меня доходили слухи о необузданных пиршествах, затягивавшихся до самого утра. Постепенно я стала беспокоиться и впервые почувствовала что-то вроде ревности. Скорее всего это был страх потерять любимого человека. Шли последние счастливые дни, проведенные с ним.

По окончании съемок с участием Удета Шнеебергера отозвали в Берлин на киностудию УФА.

Съемки с Фанком начались в марте в хижине Дьяволецца. Канатной дороги еще не существовало. Хижина выглядела неухоженной, и потому мы перенесли наш постоянный лагерь в «Бернинахойзер», откуда нам почти ежедневно приходилось проделывать до места съемок многочасовой путь среди ледовых глыб и отвесных скал Пиц-Палю. Горы очень походили на Альпы. Работать становилось все труднее и труднее.

Чтобы сократить дорогу, Фанк решил остановиться на некоторое время в хижине Дьяволецца, которая по размерам и комфорту совершенно не подходила для отдыха. Рано утром, до восхода солнца, вода в мисках замерзала. Мы согревались кофе. Потом все расходились. Часто спускались на лыжах к леднику, нашему основному месту работы. Большинство трюков проходили без страховки: при наших темпах не было возможности многократно привязывать и отвязывать канат. Иногда ледник зловеще потрескивал, было очень страшно — твердь у меня под ногами вот-вот разверзнется, и я упаду в глубокую расселину.

Съемки у Пиц-Палю производились в таких суровых условиях, что я до сих пор с ужасом вспоминаю об этом. Вот, например, в сценарии написано, что меня должны тянуть вверх по отвесной стене и в это время обрушиваются лавины. Я очень боялась этой съемки. Фанк отыскал на леднике Мортерач скалу высотой в двадцать метров. Целых три дня наверху, на краю ледяной глыбы слой за слоем укладывали снег. Я наблюдала за этими операциями с большим страхом. Фанка я уже знала хорошо и понимала, что для него ничего не стоит поставить актеров в опасные ситуации, лишь бы получить выигрышные кадры.

И вот началось. Все было подготовлено для съемок. Фанк, заметивший мою нервозность, обещал, что канат подтянут вверх всего на несколько метров. Раздалась команда «Съемка!», и меня потащили вверх. И вот я вижу, как проседает снежная стена. Небо потемнело, и на меня обрушилась тяжелая масса. Так как мои руки были стянуты канатами, я не могла защититься от снежной пыли. Уши, нос и рот оказались забиты снегом и кусочками льда. Кричать было невозможно. Вопреки обещанию Фанка меня тянули, не остановившись даже на острой кромке льда. Так, терпя страшные боли, плача и негодуя на жестокость режиссера, я оказалась наверху. А Фанк радостно смеялся.

Потом я стала участницей еще одной сенсационной съемки, на этот раз по собственной воле. Правда, представляя себе это дело куда более простым. Нужно было сделать шаг назад — будучи привязанной канатом — и упасть в расселину в леднике; сцена эта не имела никакого отношения к моей героине. В фильме была еще одна женская роль, но эпизодическая, в самом начале. Фанк остановил свой выбор на молоденькой Мицци, дочери хозяина нашей гостиницы. Она играла роль невесты Густава Диссля и по сценарию должна была — поскольку сошедшая ледовая лавина перебивает канат, соединявший ее с женихом, — рухнуть навзничь в трещину ледника. Мицци не хотела рисковать, а Фанк не желал использовать манекен. Поскольку ему было известно о моем затруднительном финансовом положении, он надеялся, что я совершу падение вместо Мицци. За это он предложил смехотворную сумму в пятьдесят марок. Согласилась я скорее из тщеславия.

Я переоделась в одежду Мицци, камера застрекотала. Предполагалось, что нужно будет падать всего два-три метра, однако пришлось пролететь не менее пятнадцати, ударяясь головой об острые твердые сосульки; к тому же закрепленный под грудью канат чудовищно врезался в тело. Высоко надо мной виднелось маленькое отверстие, через которое я упала и которое пропускало в темную расселину лишь жалкие крохи света. Было слышно, как внизу подо мной журчит ледниковый ручей. Кошмарная ситуация. Когда меня наконец подняли наверх, я едва могла пошевелиться. Все ныло — и голова, и конечности. Никогда в жизни я не соглашалась больше участвовать в подобных сценах.

Сильный буран держал нас в плену уже в течение восьми дней. Выйти из хижины не представлялось возможным, ураган сдул бы любого как пылинку. Ночью было особенно жутко. Ветер бушевал с такой силой, что приходилось опасаться, как бы он не унес крышу, сбросив ее на ледник. Все были по горло сыты зимой и жаждали весны. За пять месяцев мы ни разу не выбрались изо льдов.