Читаем Мемуары полностью

С момента встречи он годами опекал меня как врач. Господин Берри оказался великолепным специалистом, который не ограничивался выпиской рецептов, а тратил свое драгоценное время, стараясь более тщательно обследовать пациентов. Он не довольствовался одной лишь установкой диагноза, а стремился найти истинную причину заболевания.

Невзирая на свое известное имя — его пациентами в Санкт-Морице были чрезвычайно популярные личности, — доктор Берри ежедневно до глубокой ночи проводил обход больных по домам. Бедных он лечил бесплатно. Он оказался не только щедро одаренным врачом и замечательным человеком, но к тому же еще и художником — писал маслом натюрморты, пейзажи, портреты…

Когда на своем «опеле» я приехала по крутой дороге к его дому, расположенному близ лыжного спуска с Корвиглии, вид многих из гостей смутил меня. Я еще более расстроилась, когда с проектором и чемоданом со слайдами вошла в гардеробную. Дамы — в вечерних туалетах, мужчины — в смокингах. Красивая, как будто списанная с картины, госпожа Берри представила меня гостям. Я чувствовала себя неловко: в лыжном костюме и спортивном свитере выглядела на общем фоне как Золушка.

Среди гостей присутствовала и Хильдегард Кнеф с ее тогдашним мужем Давидом Камероном. В своем черном длинном платье она выглядела обворожительной. Помимо нее мне бросилась в глаза еще другая женщина, ее называли Манни, — графиня Сайн-Виптенштейн. [507]

Во время ужина около торжественно накрытого стола с цветами и свечами хозяин сказал несколько слов о своем юношеском увлечении и поднял бокал в мою честь. В этой необычной атмосфере я чувствовала себя слишком не у дел и надеялась, что мне не придется рассказывать о нуба. Я с трудом могла себе представить, что эти люди, принадлежащие к верхушке общества, как-то заинтересуются моими друзьями. Когда часы показали полночь, захотелось потихоньку исчезнуть, но мне помешал хозяин дома. После кофе он повел своих гостей в салон, который был оборудован под зал для демонстрации слайдов. Все быстро успокоились, и стало совсем тихо. Вскоре я уже знала, что и это избалованное общество попало под влияние увиденного — они тоже были зачарованы.

При прощании госпожа Кнеф шепнула мне на ухо:

— Чудесно, неужели где-то нечто подобное еще может существовать?

На следующий день моя комната была заставлена цветами.

<p>Бурные недели</p>

Я уже довольно долго жила в Мюнхене, когда появился Алекс Лоу — художественный редактор издательства Тома Стейси, чтобы отобрать снимки для нашей книги. Эта работа доставила мне радость уже потому, что англичанин оказался выдающимся фотографом. При выборе снимков у нас было полное согласие.

На меня свалились и другие дела. Почти в то же время я должна была найти материал для двух киножурналов, в которых киноисторик Гордон Хитченс из США и живущий в Мюнхене сценарист Германн Вейгель [508]намеревались подробно сообщить о моей деятельности. Перед тем как я в прошлом году отправилась в Африку, Хитченс беседовал со мной в течение нескольких часов. Убедить его в истинности моих высказываний оказалось просто. Он, подобно многим, был полон предубеждений, но старался добиться объективности. Учитывая тот авторитет, которым пользовался журнал «Кино и культура» в Соединенных Штатах, я не только подробно ответила на вопросы, но и показала важные документы. Когда мы прощались, Хитченс сказал:

— Вы могли бы работать в Америке, если вы… — тут он сделал паузу, — …если бы набрались мужества и сознались в своей вине в период нацизма.

Обескураженная этими словами, я вспомнила бесчисленные допросы во время заключения, где мне обещали в будущем все, если только я решусь произнести фальшивые признания. Позже Гордон Хитченс, должно быть, почувствовал неуместность своего замечания — его текст оказался прекрасным и очень информативным: свыше 100 страниц с фотоиллюстрациями и полной фильмографией. Такой же была работа и молодого немца. Она вышла в свет в виде целиком посвященного мне номера журнала «Кинокритика», издававшегося Германом Линднером. [509]Моя деятельность в кино была описана со знанием дела.

После этого мои противники вновь подняли голову. Новый шанс, предоставленный мне, и многочисленные публикации в прессе в мою пользу придали им силы. Иногда я представляла себя канатоходцем, работающим без страховки. Очень неприятная история последовала за моим приглашением во Дворец УФА, где должны были показать мой олимпийский фильм. Уже лет пятнадцать назад он демонстрировался в «Титания-паласт» с большим успехом, сопровождаясь неограниченной похвалой в местной прессе, поэтому трудно было даже представить, что на этот раз в Берлине меня будут ждать дикие протесты. Ничего подобного не ожидал и Венцель Людеке, руководитель «Берлинер-синкронфильма», который организовал это приглашение вместе с одним из прокатчиков в связи с Олимпийскими играми в Мюнхене.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии