Читаем Мемуары полностью

Размышляя о моем приключении, я поздравлял себя, что моя счастливая звезда избавила меня от появления графа. Мы, может быть, дрались бы, — чего я, конечно, желал; но вероятно также и то, что Бининский, его приспешник, вонзил бы свою саблю в меня: последствия оправдывают мое подозрение. Под внешностью светскости и мягкости поляки сохранили кое-какую дикость. Как в порывах их дружбы, так и в проявлениях их злобы виден еще сармат или скиф. Они как будто не понимают, что правила чести запрещают действовать против врага массой. Было очевидно, что граф так настойчиво преследовал меня только с намерением поступить со мной, подобно тому как он поступил с Томатисом. Пощечина, правда, не была дана, но я, тем не менее, чувствовал себя оскорбленным, и дуэль между нами была решительно необходима. Но как это сделать? Это было очень трудно.

Воевода принял меня с своей обыкновенной любезностью и предложил мне играть. Видя, что я все время зеваю, он спросил меня, где я витаю?

— Очень далеко отсюда, — отвечал я. — Когда играют с видным лицом, отвечал он, — неприлично быть рассеянным.

Он бросил карты и удалился. Сконфуженный этим обстоятельством, я хотел уже уйти, но дали знать о прибытии короля. Известие оказалось неверным: Его Величество не мог приехать. Это весьма огорчило меня, так как я решился изложить все дело Его Величеству. Ужин прошел печально. Я сидел по левой стороне князя, который не говорил со мной. К счастию, о моем приключении рассказал князь Любомирский, защищая меня.

— Браницкий, — сказал он, — был пьян; лицо, подобное вам, не может чувствовать себя оскорбленным грубостью вельможи.

С этой минуты воевода опять стал со мной любезным, и когда встали из-за стола, он отвел меня в сторону, и я имел возможность рассказать ему, что случилось.

— Теперь я не удивлен вашей рассеянностью, господин Казанова, — я искренно сожалею о вас, дело — серьезное.

— Не найдете ли возможным, Ваша Светлость, дать мне совет?

— Не спрашивайте меня советов; вам остается лишь следовать вашим собственным внушениям.

Дело было ясно. Я решился сделать следующее: убить Браницкого или заставить его убить меня, если он примет вызов; в противном случае вонзить ему кинжал в грудь, хотя бы пришлось заплатить за это головой. На рассвете я отправил ему следующую записку: «Ваше Сиятельство вчера меня оскорбили; не знаю, по какому поводу. Думаю, потому, что Ваше Сиятельство ненавидит меня; вследствие этого я готов к Вашим услугам. Потрудитесь же, граф, приехать за мной, чтобы покончить с этим делом, я обязуюсь следовать за Вами в такое место, где моя смерть, по законам страны, не будет считаться убийством и где мне будет позволено, если судьба будет мне благоприятствовать, убить Вас, не нарушая тех же законов. Это предложение должно доказать Вашему Сиятельству, что я составил себе самое высокое понятие о Ваших благородных чувствах и о Вашем благородном характере».

Через час мне ответили:

«Принимаю Ваше предложение. Потрудитесь указать мне час, когда я могу застать Вас дома. Выберите оружие, и кончим все это как можно скорее».

Обрадованный успехом, я отправил к нему длину моей шпаги, говоря, что буду ждать его завтра в шесть часов утра.

Спустя час я очень удивился, увидев входящего в мою комнату Браницкого. Свою свиту он оставил в прихожей и, входя, запер на ключ мою дверь; затем он сел на мою постель, где я лежал, занятый письмом. Все это мне показалось странным, и, не понимая, к чему все это делается, я схватил мои карманные пистолеты.

— Я явился не с тем, чтобы убить вас в кровати, — сказал он, — но чтобы объявить вам, что я не имею привычки откладывать дуэль до другого дня. Итак, мы будем драться или сегодня, или никогда.

— Сегодня невозможно, граф, сегодня день почты, и я обязан кое-что окончить для Его Величества.

— Вы это окончите после дуэли. Вы боитесь остаться на месте? Успокойтесь. В противном случае, у вас есть извинение: мертвые не боятся упреков.

— А мое завещание?

— Разве у вас есть что-либо завещать? И на этот раз успокойтесь, у вас есть еще пятьдесят лет на завещание.

— Но я не вижу, почему вы отказываетесь отложить дуэль на завтра?

— Вы шутите! Разве вы не понимаете, что если откладывать дуэль на завтра, она никогда не состоится. Король прикажет арестовать нас сегодня же.

— Вы его, значит, уведомили?

— Не шутите! Нет, конечно, я не такой человек, чтобы его уведомить, но я знаю, как делается здесь. Одним словом, я не хочу, чтобы вы вызывали меня понапрасну, и я готов дать вам удовлетворение. Но или сегодня, или никогда.

— Извольте, я согласен. Дуэль с вами имеет слишком много ценности в моих глазах, и я не откажу себе в этом удовольствии. Потрудитесь же приехать за мною после обеда.

— Я рассчитывал ехать с вами сейчас же.

— Ни в коем случае, мне нужно собраться с силами.

— Прекрасно. Я всегда дерусь натощак; у всякого свой вкус. Но зачем прислали вы длину вашей шпаги? С неизвестным я дерусь только на пистолетах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное