Мемуары

Я во что бы то ни стало хочу выйти на свободу. Кинжал, имеющийся у меня, превосходен, но пользоваться им я не могу, потому что каждое утро мою тюрьму осматривают, за исключением потолка. Если поэтому я хочу выйти отсюда, то должен выйти через потолок, но для этого мне необходимо проделать в потолке отверстие, а приняться за это мне невозможно снизу, тем более, что это не дело одного дня. Мне необходим был помощник: он может бежать вместе со мною. Выбора у меня не было: я мог рассчитывать только на монаха. Ему было тридцать восемь лет, и хотя он не был богат здравым смыслом, я думал, что любовь к свободе, эта первейшая потребность человека, придаст ему достаточно решимости, чтоб исполнять указания, даваемые мною. Нужно было начать с того, чтобы вполне довериться ему, а затем приискать средство доставить ему инструмент. Оба пункта нелегко было выполнить.

Я начал с того, что спросил его: желает ли он выйти на свободу и расположен ли он предпринять все, чтобы бежать вместе со мною? Он отвечал мне, что его товарищ и он готовы были на все, чтобы освободиться из неволи, но прибавлял, что бесполезно ломать себе голову над невыполнимыми проектами. Он исписал четыре страницы разными глупостями, занимавшими его бедный мозг: несчастный не видел ничего, что давало бы какой-либо шанс на успех. Я ему ответил, что общие трудности нисколько не занимали меня, что, составляя план побега, я останавливался лишь на частных трудностях, а эти последние будут побеждены, и я кончил мое письмо, давая ему честное слово, что он будет свободен, если обещает выполнить буквально все, что я ему предпишу. Он обещал.

Я сообщил ему, что у меня есть кинжал двадцати дюймов Длины, что с помощью этого инструмента он проделает отверстие в потолке своей тюрьмы, чтобы выйти оттуда; затем он проламывает стену, разделяющую нас, через это отверстие проникает ко мне, проламывает потолок и, сделав это, поможет мне выйти через отверстие. «Когда это будет сделано, ваша задача будет кончена, а моя начнется: я освобожу вас и графа Аскино».

Он мне отвечал, что когда он выпустит меня из своей комнаты, то я все-таки останусь в тюрьме и что тогдашнее наше положение будет розниться от настоящего только пространством.

— Мне это известно, святой отец, — отвечал я ему, — но мы убежим не через двери. Мой план обдуман во всех подробностях, и я уверен в успехе. Я требую от вас только точности в исполнении. Подумайте о лучшем средстве, как доставить вам инструмент нашего освобождения, так, чтобы никто не подозревал этого. В ожидании, прикажите тюремщику купить картинок с изображением святых столько, сколько нужно, чтобы закрыть все стены вашей тюрьмы. Эти картинки не внушат никакого подозрения Лоренцо, а между тем они позволят вам покрыть отверстие, которое вы сделаете в потолке. Вам понадобится несколько дней на это, и Лоренцо утром не будет видеть того, что вы сделаете вечером, так как все это вы покроете картинками. Если вы меня спросите, почему я сам этого не делаю, я отвечу вам, что не могу, потому что за мной зорко смотрит тюремщик, и этот ответ, надеюсь, покажется вам достаточным.

Хотя я рекомендовал ему позаботиться о средстве доставить ему инструмент, я тем не менее и сам искал его постоянно и в конце концов мне пришла в голову счастливая идея, которою я воспользовался. Я поручил Лоренцо купить мне Библию in folio, которая только что появилась. Я надеялся спрятать мой инструмент в корешок переплета этого громадного тома и таким образом отправить его монаху; но получив книгу, я увидел, что мой инструмент на два дюйма длиннее книги.

Мой корреспондент тем временем известил меня, что его тюрьма уже оклеена картинками, а я сообщил ему о Библии и о трудности, представляемой ее величиной. Желая показать свое остроумие, он подсмеивался над бедностью моего воображения, говоря, что мне стоит только послать инструмент, завернутый в мою лисью шубу. Он прибавлял, что Лоренцо говорил им об этой прекрасной шубе и что граф Аскино не возбудит ни малейшего подозрения, попросив посмотреть ее, чтобы заказать себе подобную.

— Вам стоит только, — писал он, — прислать мне ее завернутою; Лоренцо не развернет ее.

Я был убежден в противном, во-первых, потому, что шубу завернутую труднее нести; тем не менее, не желая его обескусаживать и доказать ему в то же время, что я не так ветрен, как я я ему ответил, чтоб он прислал за нею. На другой день Лоренцо попросил ее у меня, и я дал ее свернутою, но без инструмента; через четверть часа он возвратил мне ее, говоря, что эти господа нашли ее превосходной.

Монах написал мне отчаянное письмо, в котором признавал себя виновным в плохом совете, но прибавлял, что я напрасно последовал ему. Инструмент, по его мнению, погиб, потому что Лоренцо принес шубу развернутой. Таким образом, все казалось погибшим. Я утешил его, рассказав все дело, и просил его на будущее быть менее смелым в своих советах. Нужно было кончать дело, и я твердо решился отправить мой инструмент под покровительством Библии, прибегая к побочному средству. Вот что я сделал.