— Охотно, — отвечал я, — но я исключу из этой суммы сто пятьдесят цехинов, которые вы уже получили.
Это привело его в бешенство, и он потребовал у меня легальным путем уплаты всей суммы. Ловкий адвокат взялся меня защищать и сумел отсрочить решение дела на два года. Месяца три тому назад разговор зашел о полюбовной сделке, но я отказался; однако, боясь какого — нибудь насилия, я обратился к аббату Джустиниани, управляющему маркиза Монталлегро, испанского посланника, и за небольшие деньги он отдал мне внаймы маленький дом, где я мог быть обеспечен от всякой неожиданности. Я не отказывался возвратить деньги графу Сериману, но я считал справедливым исключить из них сто пятьдесят цехинов, которые издержал. Неделю тому назад адвокат графа и мой сошлись у меня: я показал им в кошельке двести пятьдесят цехинов и сказал им, что я готов отдать их, но без одного лишнего гроша. Они оставили меня без возражений, но очень недовольные. Я не обратил на это внимания. Дня три тому назад аббат Джустиниани приказал сказать мне, что он счел нужным позволить государственным инквизиторам отправить солдат сделать у меня обыск. Я думал, что это невозможно, находясь под покровительством иностранного посланника, и вместо того, чтобы принять нужные предосторожности, не припрятав даже денег в надежное место, я храбро ждал их визита. На рассвете явился ко мне мессер-гранде и потребовал от меня триста пятьдесят цехинов, и на мой ответ, что у меня нет ни гроша, он меня арестовал, и вот я — здесь».
Я негодовал не только на то, что товарищем заключения имею такого негодяя, но также и на то, что он считает меня себе равным, потому что если б он был другого мнения обо мне, то, конечно, не подарил бы меня своим длинным рассказом в надежде, что я его похвалю. Из разговоров, которые он вел со мной в течение трех дней, говоря мне постоянно о Шароне, подтверждалась итальянская поговорка: Guardati da colui che non ha letto che un libro solo (Остерегайся того, кто читал лишь одну книгу). Чтение сочинения этого развращенного священника сделало его атеистом, и этим он хвастал при всяком удобном случае. После полудня Лоренцо пришел позвать его к секретарю. Он наскоро оделся и, вместо своих башмаков, надел мои. Спустя полчаса он возвратился, рыдая, и вынул из своих башмаков два кошелька с тремястами пятьюдесятью цехинами и в сопровождении тюремщика отнес их секретарю. Вскоре он снова возвратился и, взяв свой плащ, ушел. Лоренцо объяснил мне, что его выпустили. Я подумал, и не без основания, что, с целью заставить его заплатить долг, секретарь пригрозил ему пыткой; и если б она употреблялась только для достижения таких результатов, то я, который ненавижу пытку ц ее создателя, я первый бы провозгласил ее полезность.
В первый день 1756 года я получил подарок. Лоренцо принес мне халат, подбитый лисьим мехом, шелковое одеяло на вате и мешок медвежьего меха для согревания ног; все это я принял с большим удовольствием, потому что холод был большой и его также трудно было переносить теперь, как и жар в августе. Он сказал мне также, что секретарь извещает меня, что я могу располагать шестью цехинами в месяц, что могу покупать какие угодно книги и получать газету. Всем этим я был обязан Брагадину. Я спросил у Лоренцо карандаш и написал на клочке бумаги: «Я благодарен за щедрость трибунала и добродетели г-на Брагадина».
Нужно быть в моем положении, чтобы чувствовать, как взволновало меня все это. В первые минуты я простил моим притеснителям и был готов оставить проект побега, до такой степени человек бывает уступчив в несчастьи. Лоренцо сказал мне, что Брагадин явился к трем инквизиторам, со слезами на глазах и коленопреклоненный он умолял их доставить мне этот знак его любви, если я еще нахожусь в числе живых, и что тронутые инквизиторы не могли ему отказать.
Я сейчас же написал заглавия книг, которые мне хотелось иметь.
Однажды утром, гуляя по галерее, я остановил взгляд на засове, о котором я уже говорил, и я увидел, что этот засов может быть прекрасным оборонительным и наступательным оружием. Я его схватил и, спрятав под халат, унес в свою комнату. Как только я остался один, я взял кусок черного мрамора, о котором уже говорил, и убедился, что мрамор прекрасный пробный камень, потому что, потерев об него засов, я получил хорошо полированную плоскость.